Арсений Тарковский. Запоздалый дебют

Первый поэтический сборник Арсения Александровича Тарковского (25 июня 1907 – 27 мая 1989) был пропущен в печать и издан только в 1962 году, назывался он «Перед снегом». Поэту тогда было 55 лет. Запоздалый поэтический дебют совпал с кинематографическим дебютом сына, Андрея, который в этом же году был удостоен «Золотого льва святого Марка» на Международном кинофестивале в Венеции.

В первый сборник вошли стихи, раскиданные по журналам и написанные «в стол». Для Тарковского издание сборника – это радость озарившая старость, счастье со вкусом полыни. Отсюда название, в котором пространственно-временные координаты заявлены предельно отчетливо: поздняя сырая осень, последняя грань увядания, за которой перерождение – инобытие. Если стихи сравнить с опавшими листьями, то эти листья лежат на мокрой и черной глинистой почве.

Именно с поздней публикацией основных поэтических трудов Тарковского связано причисление его к поэтам шестидесятникам. Это не совсем справедливо: первые стихи появились в двадцатые годы, то есть формирование стилистики и вкуса произошло в самый разгар Серебряного века. А.А. Ахматова, прекрасно это понимая, писала: «Как мог этот поэт, конечно, очень хороший, очень талантливый, но до ужаса задавленный О. Мандельштамом, так вдруг освободиться, так внезапно обрести свой голос. Из современных поэтов один Тарковский до конца свой, самостоятельный».

Как бы оно ни было, но путь Тарковского в поэзии – это индивидуальный путь. Многие современники вспоминают, что он был очень скромным человеком. Это можно проследить, например, по письмам к Евдокии Ольшанской, которые были опубликованы в четвертом номере журнала «Знамя» за 1999 год. Отправляя ей свои новые стихи, он называет их плохими. Если просит высказать мнение по той или иной своей публикации, то обязательно нужно сказать, что «плохо», а о том, что «хорошо», упоминать необязательно.

Также эти письма являются свидетельством его острого ума и самокритичности. Так, например, затянув со своими переводами с грузинского и арабского, он пишет: «Старый у Вас друг, дорогая Евдокия Мироновна, до того старый, что родился ещё в IV веке. И всё-таки хочется писать стихи – свои, а не за покойников грузинского и арабского происхождения. У меня графоманский зуд в пальцах. Ещё полгода – и я разделаюсь с хвостами и буду вольная птичка с тетрадкой под мышкой. Престарелая птичка страус. Или, верней, аист: этот чаще стоит на одной ноге». В последнем предложении Тарковский обыгрывает свою инвалидность: в 1943 году он был ранен в ногу, которую ему ампутировали.

Самоирония в этом отрывке трагична: большую часть жизни приходится писать «в стол», в военные годы нужно сочинять агитационные стихи, в старости заниматься переводами («переводы – сыпнотифозный принудительный бред»). Поэтому время в стихах Тарковского неумолимо, с ним выстраиваются особо напряженные отношения. Настоящее всегда вбирает в себя и прошлое и будущее. Причем и первое, и второе осмысливаются не только в перспективе существования человеческого тела на земле. Так, в стихотворении «Почему, скажи, сестрица» поэт, задавая риторические вопросы своей душе, не упускает из виду ни одной временной перспективы. Мироздание, в котором находится лирический герой порочно, наполнено страданием. Именно оно является нервом стихотворения: 

Человеческое тело
Ненадежное жилье,
Ты влетела слишком смело
В сердце темное мое. 

Пой о том, как ты земную
Боль, и соль, и желчь пила,
Как входила в плоть живую
Смертоносная игла, 

Пой, бродяжка, пой, синица,
Для которой корма нет,
Пой, как саваном ложится
Снег на яблоневый цвет, 

Как возвысилась пшеница,
Да побил пшеницу град...
Пой, хоть время прекратится,
Пой, на то ты и певица,
Пой, душа, тебя простят.

Земной путь представлен «в образах природы»: в образе погибающих яблок в самом расцвете сил и плодоносящей пшеницы, которую побивает град. Для лирического героя необъяснима несправедливая жестокость мироздания, но она все и оправдывает. Финал стихотворения - это прощение, но прощение через пение, через переплавку земного опыта в музыку смысла и звука. Работа поэта сродни богослужению.

Описание смерти лишено физиологичности. Смерть, как и жизнь, если наблюдать за ними с дистанции, прекрасны. Но эта дистанция – это дистанция равнодушного взгляда природы или Бога. Человеческое восприятие эмоционально, оценочно: лик природы в нем невольно делается злым. Бытийные темы в поэзии Тарковского всегда переплетены с бытом, часто вырастают из быта. Так, одно из лучших его стихотворений «Первое свидание» сплошь выстроено за счет бытовых реалий, которые под влиянием силы любви трансформируются:

На свете все преобразилось, даже
Простые вещи – таз, кувшин, – когда
Стояла между нами, как на страже,
Слоистая и твердая вода. 

Нас повело неведомо куда.
Пред нами расступались, как миражи,
Построенные чудом города,
Сама ложилась мята нам под ноги,
И птицам с нами было по дороге,
И рыбы подымались по реке,
И небо развернулось пред глазами…
Когда судьба по следу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке.

Стихотворение написано в 1962 году, посвящено оно первой возлюбленной Тарковского Марии Фальц, которая скончалась в 1932 году от туберкулеза. Последняя строчка – это сентенция мира, холодного, неуправляемого, абсурдного, в котором, тем не менее, разлита красота и который иногда поворачивается к человеку белоснежной масочной улыбкой. В глазах же маски карнавальная усмешка безумца.

Это стихотворение интересно тем, что в нем описана природа поэтического вдохновения. Черты возлюбленной размыты, лишены физиологичности. Половой акт в стихотворении описан эвфемистически: «алтарные врата отворены», «в темноте светилась и медленно клонилась нагота». В этом тексте Тарковский проговаривает основную коллизию начала любовных отношений. Проговаривает он и причину разрыва.

Мужчины, в частности поэты, любят глазами, так как облик женщины для них – это и облик души, но души бесплотны, лишены телесности. Музы тоже бесплотны. Потому страсть угасает, потому «любовная лодка разбивается о быт». Идеален в этом плане постоянно ускользающий вариант: пришла, одарила любовью, ушла. Именно так и развиваются отношения Тарковского с женщинами: влюбляется страстно, бросает разлюбив. Так произошло с его первой, второй супругами. С третьей он так поступить не успел, так как умер.

Нельзя забывать, что стихотворение повествует о первом свидании. Заканчивается оно мотивом неопределенности или – предопределенности трагедии. В любой любви, как и в рождении, «смерть проглядывает косо». Как бы гармонично ни развивались отношения, как бы ни была замутнена голова терпким портвейном любви, но всегда остается это пророческое ощущение разрыва, которое обостряет мимолетность счастья. Если жизнь это часы, то часы заминированы. Взрыв уже произошел где-то в будущем, но неизвестно где. Разминировать бомбу нельзя, она сработает, как всегда, неожиданно, как всегд, в самый неподходящий момент.

Кирилл Сивков