Жан Кокто по прозвищу «Принц удачи»

Гений, каким бы удивительным он ни был,

приходит всегда в свой час, и когда этот час бьет,

все часы в мире начинают отставать.

О порядке в обличье хаоса. 

Речь в Коллеж де Франс 3 мая 1923 года

Карта нашей жизни сложена таким образом, 

что мы видим не одну пересекающую ее большую дорогу, 

но каждый раз новую дорожку 

с каждым новым разворотом карты. 

Нам представляется, 

что мы выбираем, а выбора у нас нет. 

Двойной шпагат

Жан Морис Эжен Клеман Кокто, родившийся во Франции 5 июля 1889 года, фигура многогранная и неоднозначная, но бесспорно гениальная. Он прославился и как поэт, и как художник, и как сценарист, и как драматург. За чтобы он ни брался – во всем ему сопутствовала удача.

Как сказал Андре Моруа, Жану Кокто выпала «опасная удача» прожить сытое и счастливое детство, которое, к несчастью, было омрачено самоубийством отца (адвоката и художника-любителя), когда маленькому Жанно было всего 9 лет. Это событие сильно повлияло на мальчика и навсегда наложило отпечаток на его творчество – тема смерти была одной из самых главных нем, а сам Кокто называл ее не иначе как «моя возлюбленная».

Семья Жана Кокто была богатой, увлеченной искусством – красавица мать не могла представить свою жизнь без театра и каждый день посещала премьеры, а в их доме бывали Россини и Сарасте, в гостиных постоянно звучали разговоры о прекрасном и возвышенном.

Литература

Такая богемная обстановка рано пробудила в юном Жане талант писателя, уже в 1906 году были написаны первые стихи, а первый сборник «Лампа Аладина» появился в 1908 году. 

В том же году, Жан Кокто прочитал свои стихи со сцены театра «Фемина» и сразу получил признание, его окрестили «легкомысленным принцем», а сам он постоянно говорил, что вся жизнь уйдет на то, чтобы «заставить забыть этот дебют». Ему покровительствовал Лоран Тайяд, его хвалил Андре Жид, но никто не мог даже предположить, что очень скоро Жана Кокто, этого худого молодого человека с изысканными манерами, окрестят единственным наследником Оскара Уайльда, а его работы во всех сферах искусства будут вызывать восторг.

Произведения Жана Кокто были известны не только в Европе, но и за океаном – его печатали в литературном американском журнале «Little Revue», основанном Джейн Хип и Маргарет Андерсон. Даже в Советском Союзе литературные работы Жана Кокто получили одобрение: во время непродолжительного пребывания на фронте в ходе Первой Мировой Войны, Жанно написал роман «Самозванец Тома», получивший высокую оценку наркома Анатолия Луначарского.

Среди работ Кокто также можно выделить пьесу «Трудные родители» и роман «Трудные дети», герои которого умирают, не в силах покинуть «зеленый рай детской любви». Жан Кокто является автором такого направления как монодрама – драма, читаемая одним голосом (драма «Человеческий голос»). Он был блистательным эссеистом и критиком, сумел оказать влияние на многих талантливых людей своего времени.

Позднее, в 1955 году, был избран членом Французской Академии, Королевской Академии Бельгии. Он был командором Ордена Почетного Легиона, членом Академии Малларме, многих национальных Академий мира, почетным президентом Каннского кинофестиваля и Академии джаза.

Но несмотря на столь широкое применение своего литературного таланта, Жан Кокто поэзии был верен всю свою жизнь, сборники стихов выходили регулярно, а за год до смерти именитый драматург выпустил поэму «Реквием», в которой соединил все мотивы своего творчества. Жан Кокто даст поэзии два определения: «поэзия – врожденное бедствие» и «вечное отрочество». Данные в разное время – первое в годы юности, а второе – в дни первых печалей и разочарований, они говорят нам о том, что поэзия с Жаном Кокто была всегда, хотя характер ее менялся.

Вечер

На птицу серую, уставшую в полёте,

Похож вечерний час, когда душе и плоти

 Милей всего тоска о прошлом, о былом.

И расплывается за призрачным окном

Неясный абрис крыш, и вечный шум Парижа

 Рождает тишину, она плотней и ближе,

Хотя доносятся то отзвук песен, то —

Пунктиром в сумерках — далёкое авто.

Приходит час, когда, чтоб обмануть печали,

Достаточно того, чтоб где-то зазвучали

 Шарманка, или смех, или собачий лай,

И то признание — пропасть ему не дай! —

Ещё звучащее… Но в сумраке всегдашнем

Страшней всего, что день прошёл —

                                   и стал вчерашним.

Живопись

Рука Афины Эрганы, покровительницы ваятелей и художников, водила и кистью Жана Кокто – он с детства любил рисовать, его талант рано проявился, особенно ему удавались графические портреты. На своих работах Жанно запечатлел таких знаменитых людей своего времени, как Пабло Пикассо, Вацлав Нижинский, Игорь Стравинский, Сергей Дягилев, с многими из которых познакомился в середине 1910-х, влившись в художественные круги Парижа, где бурлила жизнь. Более того, он оказал влияние на сюрреалистов, хотя в последствии и вошел в конфликт с Андре Бретоном, основоположником сюрреализма и автором двух манифестов этого направления. 

Впоследствии, Жан Кокто сам проиллюстрирует свою книгу «Опиум», написанную им после выхода из наркологической клиники. Иллюстрации будут сделаны в экспрессивной манере. К опиуму Жана Кокто приучил его друг (возможно и возлюбленный) Раймон Радиге, который скончался от тифа в 1923 году. Потеря Раймона стала для Кокто огромным горем, с которым он очень долго пытался смириться, а вот смириться с отказом от наркотиков не смог и продолжал употреблять их до конца жизни.

Музыка

«…Между музыкой и Жаном Кокто была органичная доверительная связь… Он был весь в музыке физически… Для разговора о музыке и музыкантах он умел находить идеально подходящие слова, точные выражения, полностью избегая при этом специальной музыкальной терминологии…» - эти слова из книги Анри Соге «Жан Кокто и музыка», как нельзя лучше изображают роль музыки в жизни Жанна и наоборот.

Жан имел множество друзей в музыкальном мире – Эдит Пиаф, Эрик Сати (самый оригинальный композитор ХХ века, «простой и ясной» музыкой которого так восхищался Кокто в своей книге «Петух и Арлекин»), а в 1913 году Жан Кокто открыл для себя творчество Игоря Стравинского и был так впечатлен, что не только познакомился с композитором, но и посвятил ему книгу «Потомак», вышедшую в 1919 году.

Но не только друзья связывали многогранную личность Кокто с миром музыки – он написал множество текстов для опер, балетов и ораторий, не одно либретто, созданное Кокто прославили не только его самого, но и тех, кто участвовал в постановке. 

А в 1922 году со своим другом и напарником во многих начинаниях, Эриком Сати, а также при поддержке известного критика Анри Колле, организовал «Шестерку» - группу шести молодых композиторов, на создание которой их вдохновила «Могучая кучка», более известная во Франции под названием «Русская пятерка». Жан Кокто в своей книге «Мои священные чудовища» оставил следующие воспоминания об этой творческой группе: «История нашей «Шестёрки» похожа на историю трёх мушкетёров, которых вместе с д’Артаньяном было четверо. Так и я в «Шестёрке» был седьмым. Говоря точнее, ещё больше эта история похожа на «Двадцать лет спустя» и даже на «Виконта де Бражелона», потому что всё это было очень давно и сыновья уже заменили отцов. Сходство дополняется тем, что нас объединяла не столько эстетика, сколько этика. А это, по-моему особенно важно в нашу эпоху, помешанную на ярлычках и этикетках…».

Театр

В 1912 году состоялась судьбоносная встреча Жана Кокто с русским балетным антрепренером Сергеем Дягилевым, который сказал молодому человеку: «Удиви меня!», и у Кокто это получилось! Он удивлял всех и вся, постоянно, а его девизом можно назвать следующее развитие событий на сцене: если упорный режиссер повесил на стене ружье, то надо непременно помешать ему выстрелить!

Кокто говорил, что Сергей Дягилев заставил его умереть, чтобы снова воскреснуть уже новым Жаном Кокто – поэтом. Так или иначе, но Жан Кокто стал сотрудником у Дягилева и делал афиши для Вацлава Нижиниского и Тамары Карсавиной.

Но самой запомнившейся совместной работой Дягилева и Жана Кокто является эпатажный балет нового типа «Парад», поставленная в мае 1917 года в Париже, музыку для которого написал Эрик Сати, а декорации и костюмы сделал Пабло Пикассо. Этот спектакль был призван выразить настроения «потерянного поколения» и бросить вызов устоявшимся традициям. Это был авангардный балет, в оформлении которого использовались кубистские принципы, а на афише впервые появилось определение «сюрреалистический», придуманное Гийомом Аполлинером. 

Премьера прошла шумно, даже скандально: если бы на спектакле не присутствовал Гийом Аполлинер в военной форме, то Кокто и Сати просто побили бы. Балет не имел четко выраженного сюжета – перед нарисованном цирком зазывалы демонстрировали части своих номеров; вместо музыки были использованы уличные мелодии, действие сопровождали различные звуки – от рева двигателей до стука швейной машинки; движения, придуманные самим Кокто мало походили на танец. Но самым главным был тот факт, что представление, внутри шатра, перед публикой так и не предстало! Зрители возмущались, кричали «Пикассо – бош!», «Русские – боши!», а некоторые, сочтя себя особо оскорбленными кинулись в драку… Впрочем, Жан Кокто особо не расстроился, ведь он считал, что «Художник должен жить, пока жив, а слава пусть будет посмертной».

Однако уже через три года, в 1920-м году Париж пересмотрел свои взгляды и принял «Парад» с восторгом. После этого, Сергей Дягилев навсегда оставил балет в своем репертуаре.

В 1921 году вышел балет-гротеск «Свадьба на Эйфелевой башне», протестующий против устоявшихся традиций. Музыка к нему была написана композиторами из «Шестерки». Но уже через несколько лет, в 1926 году, Жанно напишет ряд критических эссе «Призыв к порядку», в которых отразит свое разочарование в авангардистском искусстве, которое перестало быть для него новаторским, и само превратилось в набор правил и штампов.

 

Тогда Жан Кокто обращается к классическим сюжетам, но старается их осовременить. «Антигона», «Адская машина», «Царь Эдип» - примеры подобных постановок, но центральным в творчестве Кокто стал миф об Орфее – тема судьбы художника, творца и искусства в целом в суровом реальном мире.

Кинематограф

«Если я пишу, я пишу, если рисую, то рисую, если работаю для экрана, покидаю театр; если обращаюсь к театру, оставляю кино, и скрипка Энгра всегда казалась мне лучшей из скрипок». Именно такое «самоотречение на время», полное посвящение себя какому-то одному виду искусства на длительное время, позволили Жану Кокто добиться больших успехов во всем, чем бы он ни занимался. Кинематограф не стал исключением.

Уже с 1930-х годов Кокто проявил себя как сценарист и режиссер, сняв свой первый, намеренно алогичный фильм «Кровь поэта», в котором можно разглядеть отголоски мифа об Орфее. Эта тема полностью раскрылась в фильмах «Орфей» и «Завещание Орфея», которые были сняты по сценариям Кокто, а в последнем он также сыграл пожилого поэта.

Самой популярной частью кинотрилогии была вторая, в которой с особым драматизмом поднималась тема несовместимости буржуазного образа жизни и высокого творчества.

Но, пожалуй, самой ясной и любимой публикой была фантастическая картина «Красавица и чудовища», где полностью проявились возможности «ирреального реализма» Кокто.

Менее удачными были попытки создания костюмно-исторического фильма («Опасное сходство», «Принцесса Клевская» и другие). Несомненно, что кинотворчество Жана Кокто обогатило комплекс образно-выразительных средств и приемов современного кинематографа.

Два Жанно – Жан Кокто и Жан Маре

Этот союз двух Жанно, двух талантливейших людей своего времени, то высмеивался, то порицался, то вызывал восхищение и уважение. Кто-то говорил, что Жан Маре использует свое влияние на Кокто ради собственной карьеры, а кто-то считал, что они оба дополняют и вдохновляют друг друга.

Они познакомились, когда Маре было 24, а Кокто 48. Первый – юноша, чья яркая мечта о театре не спешила сбываться (к моменту их встречи он уже трижды провалил вступительные в театральный), второй – маститый мэтр, перечить которому никто не осмеливался.

Их встреча состоялась в 1937 году, в театре «Ателье», где к постановке готовилась пьеса Кокто «Царь Эдип». Жан-старший заметил Жана-младшего и утвердил его на главную роль. И хотя тогда Жан Маре был никому неизвестен, с трудом устроился в массовку этого театра, но Кокто сумел разглядеть в нем большой драматический талант.

Маре благоговел перед мэтром, Кокто помогал ему репетировать роль, принял в нем участие. Но однажды Жан-старший позвонил Маре и сказал: «Случилась катастрофа…». Маре тут же примчался к Кокто и узнал, что тот имел в виду, произнося слово «катастрофа» - Кокто влюбился в Жана-младшего.

То, что Кокто питал нежные чувства к лицам своего пола стало известно еще во время Первой мировой войны. Будучи отважным добровольцем на фронте и сражавшимся с морскими пехотинцами, Кокто был приставлен к кресту «За боевые заслуги». Но оказалось, что Жан Кокто неоднократно нарушал дисциплину и, более того, занимался любовью с самыми неподходящими людьми в самых неподходящих местах. За это его должны были судить, но от суда его спас начальник штаба, а сам суд спас его от гибели – весь полк морской пехоты, при котором находился Кокто, был уничтожен немцами. Ни что в жизни не происходит просто так…

Для Маре это была ошеломляющая новость. Он мучился с выбором пути, обвинял себя в карьеризме и тут же оправдывал. Но ведь в начале их отношений о любви со стороны Маре не могло быть и речи – об уважении – да, о преклонении – да, но не о любви, поэтому по началу поцелуи, страсть – все было игрой, второй ролью Жана Маре после царя Эдипа.

Кокто обожал Маре – он был его учителем, наставником, любовником. Кокто писал для своего Жанно пьесы и сценарии, где тот играл главные роли; посвящал ему тонкие эротические стихи; наставлял его на жизненном пути; составлял списки литературы, обязательные к прочтению, ведь Маре часто жаловался на недостаток образования. Жан Кокто обожал Жана Маре, он хотел быть для него всем, быть его семьей, другом. За время их дружбы, которая продлилась 26 лет, между ними не было ни размолвок, ни тени недоверия.

И кругосветный путь не выдержит сравненья

С тем путешествием, где мы вдвоем.

В любви к тебе я близок к поклоненью.

Лишь там, где ты, - мой дом.

Это был удивительный союз, в котором каждый вдохновлял друг друга. Свои лучшие романтические роли Маре сыграл в фильмах Кокто «Красавица и чудовище» и «Смерть Орфея», в кинокартине «Ужасные родители» Маре также сыграл главную роль.

Они жили в одном доме, разъезжались и снова съезжались. Они были искренне преданы друг другу. Последние годы Жана Кокто Жан-младший провел рядом с ним – ухаживал, выводил на прогулки. Смерть Кокто стала для Жана Маре страшным ударом, оправиться после которого он смог только спустя несколько лет. 

Жан Маре был не только актером, но и скульптором.  В Париже, на площади Марселя Эме стоит памятник «Человеку, проходившему сквозь стену». И автором этого памятника является Жан Маре, а Марсель Эме, чьим именем названа площадь, был чудесным писателем, сочинявшим добрые сказки и истории. В этой истории простой бухгалтер мог проходить сквозь стены, чем удивлял всех своих знакомых, а еще таким интересным способом он навещал свою возлюбленную, ревнивый муж которой, уходя на работу, запирал ее дома. Но что такое замок для влюбленного мужчины, который к тому же может проходить сквозь стены?! Но однажды он застрял – именно этот момент застыл в памятнике.

Образ простого и доброго бухгалтера очень полюбился французам. Это чувствовал и знал Жан Маре, и решил создать памятник. Но есть мнение, что создавая его, Жан Маре думал о своем друге и вдохновителе – Жане Кокто, человеке, который умел сам и научил Жана Маре не только удивлять, но и проходить «сквозь призрачные стены», создавать новые миры.

Кто знает, быть может душа Кокто по ночам вселяется в памятник, он выходит из стены, бродит по Парижу и удивляет всех тех, кого встречает?..

Эдит Пиаф и Жан Кокто

Жан Кокто и Эдиат Пиаф были очень дружны, с момента их встречи – в начале 1910-х до последних дней жизни. Она писала ему в одном из своих писем, что ей хочется оберегать и защищать его от этого жестокого мира, но в то же время, именно он, Жан Кокто дает ей силы жить и она чувствует это после каждой их встречи.

Жизнь Эдит происходила на глазах у Жана – она жила, влюблялась, выходила замуж, разводилась, находила новые знакомства, рвала прежнюю дружбу, но дружба с Кокто оставалась неизменной.

Жан Кокто был свидетелем романа пылкой и эмоциональной Эдит Пиаф и ее рассудительного, спокойного, с отменными манерами возлюбленного – Поля Мерисса. Любая ее вспышка гнева разбивалась о стену его выдержанности и спокойствия.

Кокто не раз наблюдал это и решил помочь очень своеобразным способом – написал пьесу «Равнодушный красавец», где было всего двое действующих лиц – женщина, которая постоянно говорит, и мужчина, который во время этого эмоционального диалога молчит, читает газету, пытается спать, а затем уходит. Жан Кокто таким образом хотел помочь двум влюбленным взглянуть на себя со стороны и пригласил их исполнить самих себя в этой пьесе. Но Эдит и Поль все равно расстались, даже после сыгранного спектакля.

Удивительным в дружбе двух великих людей ХХ века – Эдит и Кокто – является дата их смерти – они оба умерли в один день.

Когда Жан Кокто узнал, что Эдит Пиаф больше нет, то произнес «Корабль идет ко дну…» и «Это известие не дает мне дышать». В тот день, вечером, Кокто должен был произнести речь о смерти великой певицы, но не успел – за несколько часов до выступления он скончался, но оставил ей гимн: «Эдит Пиаф, подобно невидимому соловью, теперь сама станет невидимой. Нам останется от нее только взгляд, ее бледные руки, этот высокий лоб, собирающий лучи рампы, и голос. Голос, который заполняет все вокруг и летит все выше и выше, постепенно оттесняя певицу, увеличиваясь подобно тому, как росла ее тень на стене, и, наконец, величаво воцарясь на месте, где стояла маленькая робкая женщина. Душа улицы проникает во все поры города. Это уже поет не мадам Пиаф, а моросит дождь, жалуется ветер, и лунный свет стелется по мостовой...».

Смерть и похороны Поэта

Жан Кокто перенес два тяжелейших инфаркта, после которых его выхаживал Жан Маре, но умер от отека легкого 11 октября 1963 года. Андре Моруа вспоминал о похоронах Жана Кокто следующее: «Похороны Кокто в Мийи-ля-Форе были тоже своего рода шедевром - так провожают в последний путь лишь человека, который был очень любим. Октябрьское небо с редкими крохотными облачками поражало своей чистейшей голубизной, казалось весенним. Маленький городок купался в лучах щедрого солнца. Друзья окружили гроб, покрытый трехцветным шелком и великолепными цветами. Площадь перед мэрией напоминала своими белыми домами и вывесками лучшие полотна Утрилло... В этой смеси официальных и сельских красок было волшебное очарование, которое пленило бы волшебника Кокто... Потом кортеж пересек город и направился к часовне, расписанной Кокто; позади нее, на поляне среди скромных лекарственных растений, которые Жан использовал в орнаменте своей фрески, была вырыта могила... Нам было грустно, потому что мы потеряли его, и радостно, потому что мы дали ему все, что он мог пожелать. Мы оплакивали смерть, мы проводили бессмертного, увенчанного не жалкими лаврами официального признания, а тем истинным и прочным бессмертием, которое живет в сердцах и умах».

Жан Кокто так представлял себе загробную жизнь: по его мнению Ангел Смерти должен являться под эскортом мотоциклистов; в Аду вместо чертей и в Раю вместо ангелов работают бюрократы в одинаковых костюмах и галстуках и с одинаковыми причёсками, а по радио постоянно транслируются зашифрованные новости лучших миров.

За несколько месяцев до смерти, словно предчувствуя свою кончину, Жан Кокто написал следующую эпитафию:

Прохожий, я по жизни сей 

Шел от опасности к опасности, 

И путь мой стал всего ясней, 

Когда совсем не стало ясности

Светлана Волкова