Все, что вы хотели знать о русском авангарде, но боялись спроситьОколо века назад, в годы, когда технический прогресс только начал разгоняться, он воспринимался людьми не так, как сегодня, а именно – не как должное. Около века назад, в годы, когда воздух вибрировал от общественных потрясений, как земля от извержения вулкана, революционные умонастроения переворачивали людям сознание. Около века назад, в годы, когда человек был наивнее и чувствительнее, чем сегодня, он чутко откликался на реальность, а не на виртуальность. Так появлялись на свет вещи, которые влияют на мир до сих пор. Железные дороги расстилались по земле, как спирали. Трубы заводов росли, как деревья во влажных тропиках. Лошади разбрелись по деревням, уступая в городах место автомобилям. Все это открыло новый век. Люди возжелали новой жизни, тем более, что прежняя для большинства становилась все невыносимее. В России, где в душах страсти кипели особенно бурно, последствия тяжелейших условий жизни и труда развивающегося рабочего класса и появление новых горизонтов вызвали крайне острую реакцию. Вдохновленные осознанием безграничности возможностей человека и желанием перемен, самые смелые и самые отчаявшиеся взялись за оружие, дав начало суровой и стремительной революции. «Бессмысленный и беспощадный русский бунт» смел с лица земли Великую империю вместе со всеми блистательными атрибутами царского прошлого. Началась новая жизнь. Это была кратчайшая предыстория того небессмысленного, но беспощадного русского бунта, о котором будет рассказано здесь. Без истока нет реки. Речь пойдет об авангарде, а именно о русском авангарде, ибо охват мирового авангарда – идея не для скромной статьи. Итак, если революционные движения 1905-го и 1917-го годов стали реакцией на уже несколько раз упомянутые факторы в политической и общественной среде, то авангард стал революцией в искусстве. В России этот военный термин, в переводе с французского означающий «передовой отряд», был впервые употреблен художником Александром Бенуа, когда он решил иронично высказаться в адрес картин, представленных на выставке «Бубновый валет» в 1910 году. Впоследствии авторы, участвовавшие в этой выставке, объединились в художественное общество, сохранив то же броское название. Другим подобным объединением был «Ослиный хвост». Уже из имен этих групп («бубновыми валетами» называли каторжников, а также карточных мошенников; ну а «Ослиный хвост» само по себе звучало вызывающе) предельно ясно, что художники откровенно бросали вызов утонченной и эстетической стороне искусства. Чего уж душой кривить, они влепили звонкую пощечину всему классическому искусству. Раз русский авангард берет свое начало в рисунке и живописи, то в первую очередь поговорим именно об изобразительном искусстве. Русские художники с головой окунулись в эксперимент. Они возвели его в культ, сделали своей религией. В прежних формах они видели пережитки прошлого, буржуазного, того, что нужно отсечь, как шестой палец. Так они отказались от изображения мистических сюжетов и «нереальности», а также от точного фиксирования действительности, то есть от реализма. Во главу угла были поставлены форма и цвет. Их художники-авангардисты почитали самостоятельными и полноценными элементами, при помощи которых можно выразить что угодно, начиная с кипящего жизнью большого города и заканчивая человеческой драмой. Некоторые совсем теряли связь с изначальными образами, другие все же сохраняли их узнаваемость, но форма и цвет, так или иначе, вытесняли их на второй план. В конечном счете, радикальная ненависть к эстетизму в искусстве все же сохранилась в авангардных полотнах, но теперь эстетикой дышали форма и цвет. Созерцание подобной живописи становится не просто любованием мастерством автора и красотой изображения, но погружением в поначалу непонятное, незнакомое, в поиск истинного смысла и в индивидуальное постижение этого смысла. Иными словами, каждый приходит к своему, очень личному ответу на вопрос «Что это, и зачем?». Изучение авангардной живописи становится своеобразным общением с вселенной, даже с Создателем в годы, когда любое проявление религии было под запретом. Русскую авангардную живопись и рисунок составляют несколько отдельных течений. Во-первых, это абстракционизм. Абстракция – это отсутствие конкретного образа, гармония между линией и цветом, которая ведет диалог со зрителем на языке ассоциаций. Абстракционисты стремились захватить музыку как абсолют и приковать ее к холсту играющими между собой красками, геометрическими фигурами или линиями. Король абстракционизма Василий Кандинский считал, что вникая во взаимодействие элементов абстрактного полотна, человек способен вступить в гармоничную связь с духовным космосом. Получается, художники осознано или подсознательно приравняли изначально маргинальное искусство к философии или духовной практике. Кандинский был не одинок в своих идеях и их воплощении. Абстрактной живописью занимались Наталья Гончарова и Михаил Ларионов, позже основавшие новую форму такого искусства. Они назвали ее лучизм и попытались запечатлеть в картинах не предметы, а то, как их касаются лучи света. Другой мастер абстракций – это автор «иконы XX века» - «Черного квадрата» - Казимир Малевич. И снова происходит отсылка от революции к религии – икона. Возможно, на глубоком уровне художники, многие из которых приветствовали коммунизм, не могли жить без поклонения чему-то высшему? Во-вторых, к русской авангардной живописи относят супрематизм. Это «наивысшее» течение было создано Малевичем, и суть заключалась в том, что картина не есть более пространство, где работают законы физики. В картине нет понятий «право» или «лево», «верх» или «низ», «сила притяжения» или «закон тяготения». В картине есть только тишина и невесомость, как в космосе. Картина – это отдельный мир со своими законами, выраженными в геометрических формах и их взаимодействии между собой и с цветами. Однако этот мир картины не противопоставлен абсолюту, универсуму и гармонии. Идеи Малевича пришлись по душе многим его коллегам, например, Ольге Розановой, Александре Экстер, Александру Древину и Александру Родченко. За пределами России супрематизм тоже приняли и возвели в культ. Многие старались расширить его возможности и трактовать не только посредством живописи, но и архитектуры, интерьерного и предметного дизайна. Третьей составляющей русского изобразительного авангарда считают кубофутуризм. Как уже понятно из названия, кубофутуристы сумели соединить в одно целое свойственное кубизму дробление предмета на разные структуры и принципы футуризма: воспевание пульсирующего прогресса, ревущей техники, свистящей скорости и динамичной жизни города. В разрушении и войнах они видели созидание нового мира: разрушить и отбросить все прошлое и выковать будущее. Художники вооружились неотъемлемыми атрибутами авангарда, формой и цветом, добавили щепотку реальности и бросили все это в лицо публике. Давид Бурлюк, Варвара Степанова, Надежда Удальцова и Александр Богомазов были самыми яркими персонажами в игре в кубофутуристическую живопись. Бурлюк пошел дальше и сделал из себя живой футуризм. Большой, со стеклянным глазом и рисунками на лице он эпатировал простых граждан и вызывал шок. Это был, пожалуй, главный инструмент футуристов в донесении до публики своего искусства. Авангард визуальный был представлен не только живописью и рисунком, но также фотографией, коллажем, в которых непревзойденным мастером считается Родченко, и новой формой искусства – кинематографом. Авангардный кинематограф называют также экспериментальным. Эксперименты ставили Дзига Вертов, Сергей Эйзенштейн, Александр Довженко и Лев Кулешов, вследствие чего родились диалоги между общим, средним и крупным планами в кадрах, особое внимание к монтажной склейке и глубокий символизм используемых в фильмах образов. Другими словами, кино еще только появилось на свет, и режиссеры-авангардисты посвятили себя разработке киноязыка, которым многие пользуются до сих пор. Кроме того, авангардисты увлекались тем, что сегодня называется перформансом. Его элементами тогда были шум, яркие краски и эпатаж.
Следующие на повестке дня – авангардная архитектура и скульптура, и здесь названием всему было угловатое слово «конструктивизм». Конструктивизм с его почитанием лаконичных форм и линий, пренебрежением содержанием в пользу материала и конструкции грозно навис над витиеватыми декорами стиля ар-нуво. Главным в конструктивизме являлась неочевидная красота, но связь между конструкциями, формами и, прежде всего, утилитарность, если речь шла о здании. Самый яркий представитель и отец русского конструктивизма Владимир Татлин рассматривал свое искусство более как ремесло. Начав как художник, он вскоре переключился на скульптуру и архитектуру и создал такие знаковые конструктивистские композиции, как «воздушный велосипед» «Летатлин», напрашивающийся в братья мифическому Икару, и проект, так и не воплощенный в жизнь, культовая «Башня». Она должна была стать архитектурным воплощением мощи коммунизма, но в историю вошла в качестве самой яркой и амбициозной мечты русского архитектурного авангарда, которая изменила мировые взгляды на проектирование зданий.
Здесь можно сделать плавный переход от изобразительных элементов авангарда к авангардной поэзии. Это легко, ведь все направления и все жанры были тесно связаны и нередко перетекли один в другой. Поэтический авангард в России целиком и полностью принадлежал поэтам-футуристам. Их жесткие принципы заключались в том, чтобы отвергнуть прежние формы и каноны, экспериментировать со словами вплоть до изобретения новых и даже выстраивать строки в визуальные композиции. Стихи футуристов часто включали бранную лексику и разговорный язык, что раньше было прерогативой исключительно народного словотворчества, но поэтам удивительным образом удавалось сохранять художественность и пусть своеобразную, но эстетичность в своих произведениях. Бесспорным гением поэтического авангарда считается Владимир Маяковский, буйный, эпатажный, огромный поэт в желтом пиджаке. В круг его друзей и единомышленников входили поэты Велимир Хлебников, Алексей Крученых, братья Давид и Николай Бурлюки и Василий Каменский. Что касается авангардной прозы в России, она не очень хорошо изучена. Известно, что новеллы и романы писали Елена Гуро, Хлебников и Каменский. В стихах русский авангард все же жил более активной жизнью. Авангард проник и в такие жанры, как театр и музыка. В храмы лицедейства его привели Всеволод Мейерхольд и Александр Таиров. На сцене играли не только актеры, но и супрематистские и конструктивистские декорации. Костюмы тоже задавали свою громкую ноту, тем более что над ними работали передовые художники, такие как Малевич и Экстер. Знаковыми авангардными спектаклями стали пьеса Маяковского «Мистерия-Буфф», поставленная Мейерхольдом, и полностью переосмысленная Таировым а-ля авангард «Саломея» Оскара Уайльда. Об авангардной музыке стоит поговорить отдельно. Композиторы в своей жажде нового полностью переосмыслили основные музыкальные категории. Они ставили бесконечные опыты над звуком, акустикой, пространством и временем и верили, что, таким образом, выпускают музыку на волю. Звук трансформировался и деформировался, производился при помощи разных предметов и инструментов, помещался в разные акустические пространства, растягивался и сжимался. Сейчас авангардная музыка не кажется чем-то из ряда вон выходящим, но для начала XX века это был настоящий шок. Такая музыка уже не стремилась к гармонии в понимании того времени, она в дикой и первобытной форме искала совершенства за пределами любых рамок. Звуки приравнялись к мыслям, музыка – к потоку сознания. Свое сознание в форме звуков выпустили в мир художник и композитор Николай Кульбин, музыкант и писатель Артур Лурье, а также Михаил Матюшин. Очень важную роль в русском авангардном искусстве играло печатное дело, а именно журналы. Через них к авангарду приобщались тысячи людей по всей стране. Журналистикой активно занимались поэты и писатели. Их силами в печать выходили журналы «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ», детища Маяковского. Оформление было соответствующим: визуальные каноны авангарда делали журналы отдельными произведениями искусства. Помимо журналов особая роль в жизни «публичного» авангарда принадлежала рекламе, в которой тоже блеснул Маяковский.
Сегодня, в годы, когда информационное поле скорее можно назвать океаном, поглощающим все вокруг, и художникам нелегко заявить о себе, авангард все еще отзывается гулким шумом в современном искусстве. Он уже не вдохновляется техническим прогрессом и общественными потрясениями. Его даже можно назвать личным и камерным. Но он все также зиждется на эксперименте с формой и цветом, звуком и движениями. Отряд нельзя назвать передовым, но от этого он не перестает действовать, а действие – это жизнь. Видимо, извержение авангардного вулкана было настолько мощным, что пепел в воздухе до сих пор не рассеялся. А в искусстве это хороший знак. Катерина Мячикова
|
Рекомендуем |