Николай Заболоцкий. Космизм поэтической дикции

Стихи устремленные в космос, но растущие из земной плоти. Из мяса растений. Вот как можно охарактеризовать поэтическую систему как раннего, так и позднего, Н.А. Заболоцкого (7 мая 1903 – 14 октября 1958). Его творчество обычно разделяют на периоды. Это возмущало, например, И.А. Бродского, который считал, что процесс формирования поэтического гения линеен и что говорить о каких-то этапах абсурдно. 

Во всяком случае, движение от сложности к простоте в поэзии Заболоцкого прослеживается отчетливо. Будучи молодым, поэт тяготел к метафоричности, парадоксальности, к сближению полярного. Причудливый мир, тем ни менее, не является абсолютным плодом фантазии, его соприкосновение с реальностью носит напряженный характер. 

Заболоцкий периода «Столбцов» - это поэт поиска новых путей отображения реальности на листе бумаги. В стихах соединяется абсурдистская отчаянная веселость ОБЭРИУ-тов и усложненность, эксперимент футуристов. В этот период Заболоцкий участвует в собраниях ОБЭРИУ, общается с Д. Хармсом, А. Введенским, К. Вагиновым. Его увлекает футуризм, но он принципиально против зауми. На собраниях ОБЭРИУ читаются стихи, делаются театрализованные постановки. 

Попытки посмотреть на мир голыми глазами привели Заболоцкого к открытию альтернативной реальности, которая находится на грани зыбкого сумасшествия и предметности. Так, например, в стихотворении «Болезнь» перед читателем встает мир залихорадившего человека. Дается описание галлюцинаций, в которых жена предстает в виде лошади. Реальность рисуется гротескно и одновременно иронично: 

Жена ,  ты девушкой слыла .
Увы, моя подруга, 
Как кожа нежная была
В боках твоих упруга!
Зачем же лошадь стала ты?
Укройся в белые скиты
И, ставя богу свечку,
Грызи свою уздечку!»

Но лошадь бьется, не идет,
Наоборот, она довольна.
Уж вечер. Лампа свет лиет
На уголок застольный.
Восходит поп среди двора,
Он весь ругается и силы напрягает,
Чугунный крест из серебра
Через порог переставляет.

При всей своей абсурдности стихотворение не лишено серьезности. В природе вещей есть грань, которая неподвластна осмыслению, приближение к которой пугает. Человек – это заложник своей головы, своего мышления. В основе творчества всегда лежит способность вхождения в пограничное состояние, в состояние шизоидности. Шизофрения пугает и притягивает. Работа творца – это работа преобразователя, который наделен даром смотреть на обыденные, привычные явления под разными углами. 

Стремление к шизоидности рождает гениальные прозрения. Так, в стихотворении «Движение» Заболоцкий при описании галопа наделяет лошадь восьмью ногами, передавая визуальные впечатления: 

А бедный конь руками машет,
То вытянется, как налим,
То снова восемь ног сверкают
В его блестящем животе.

Дмитрий Быков называет его «толстым ангелом русской поэзии». И, действительно, поэзии Заболоцкого присущ инфантилизм. Он пишет с какой-то детской серьезностью классическим размером (в основном ямбом). Именно тональность наивности создает эффект жестокой ироничности. Например, в «Рыбной лавке» поэт пишет: 

О самодержец пышный брюха,
Кишечный бог и властелин,
Руководитель тайный духа
И помыслов архитриклин!
Хочу тебя! Отдайся мне! 

Реалистичность физиологии – двигатель текста. Попадание в суть явления через предельный гротеск – метод Заболоцкого. Рынок – это храм желудка, это храм смерти. Поэт видит предельное в обычном. Для обывателя рынок связан с бытом, с рутиной, с праздником живота (жизни). Совершенно в другую плоскость он выведен в стихотворении. Через детскую наивную серьезность создается эффект новизны взгляда: рынок – это аппетитная бойня, на которой «ножи, торчащие из ранок, качаются и дребезжат», на которой «плывут лещи, объяты бредом, галлюцинацией, тоской».

При сохранении классичности формы Заболоцкий взрывает стих на смысловом уровне. Он играет с читательским восприятием. Это не могло пройти незаметно для органов госбезопасности. Поэта арестовывают. 

На допросах его пытают бессонницей, не кормят, не дают встать с места. В итоге на седьмой день Заболоцкий сходит с ума. На допросе поэт ведет себя мужественно. Он не прогибается под пытками и не дает ложных показаний. Его ссылают в лагерь во Владивостоке, из которого он возвращается не озлобившись. Современники подчеркивают детское добродушие и наивность Заболоцкого.

Поздние стихи отображают поворот к простоте, но сохраняют напор и отчетливость формулировок. Так, например, в знаменитом стихотворении «Где-то в поле возле Магадана» отчетливость и реалистичность движения стариков сменяется пространными размышлениями о мироздании. Идет игра планами. Близкий план сменяется общим: 

Дивная мистерия вселенной
Шла в театре северных светил,
Но огонь её проникновенный
До людей уже не доходил.
Вкруг людей посвистывала вьюга,
Заметая мёрзлые пеньки.
И на них, не глядя друг на друга,
Замерзая, сели старики.
Стали кони, кончилась работа,
Смертные доделались дела...
Обняла их сладкая дремота,
В дальний край, рыдая, повела.
Не нагонит больше их охрана,
Не настигнет лагерный конвой,
Лишь одни созвездья Магадана
Засверкают, став над головой. 

Мир бесприютный, жестокий, холодный – реальность этого стихотворения, топография – вечная мерзлота. Все от того, что люди не хотят видеть величие природного замысла. Не хотят взглянуть на себя как на создателей / созидателей / творцов; как на речевой аппарат природы, через который она проговаривает себя, изучает себя, запечатлевает себя. Космизм Заболоцкого восходит к учению К.Э. Циолковского и к работам В.И. Вернадского о ноосфере.

После лагеря поэт ведет себя осторожно, не позволяет себе выходок. Психическая болезнь, которая возникла после жестоких допросов так и не отступила. Чтобы справиться со страхом поэт много пьет. Это страх не только перед режимом, но и перед миром, экзистенциальный ужас перед неизвестным завтра. 

Характерен эпизод: когда Заболоцкого пытаются втянуть в разбирательство по делу А.А. Ахматовой и М.М. Зощенко, делу «блудницы» и «придурка», он в усмерть напивается и никуда не едет.

Умирает Заболоцкий в 1958 году у себя дома, выйдя почистить зубы. Он верит, что со смертью жизнь не кончается, что природа переводит человеческую душу (энергию) на иной виток жизни: 

Смерть над холмиком летает
И хохочет, и грустит,
Из ружья в него стреляет
И, склоняясь говорит:
«Ну, малютка, полно врать,
Полно глотку в гробе драть!
Мир над миром существует,
Вылезай из гроба прочь!
Слышишь, ветер в поле дует,
Наступает снова ночь.
Караваны сонных звезд
Пролетели, пронеслись.
Кончен твой подземный пост,
Ну, попробуй, поднимись!»
Дева ручками взмахнула,
Не поверила ушам,
Доску вышибла, вспрыгнула,
Хлоп! И лопнула по швам.
И течет, течет бедняжка
В виде маленьких кишок.
Где была ее рубашка,
Там остался порошок.
Изо всех отверстий тела
Червяки глядят несмело,
Вроде маленьких малют
Жидкость розовую пьют.
Была дева — стали щи.
Смех, не смейся, подожди!
Солнце встанет, глина треснет,
Мигом девица воскреснет.

Кирилл Сивков