Утопия как образ жизни. Александр Герцен

6 апреля исполняется 204 года со дня рождения человека, который, подхватив веяния декабристов, расшатал устои царской России, что в конечном итоге привело к ее бесславной гибели. Александр Герцен – тот, кто поставил перед всем русским народом один из проклятых вопросов: «Кто виноват?». Его жизненный путь - клубок неразрешимых и мучительных противоречий, неутомимый поиск идеалов, на поверку раз за разом оказывающихся жестокими иллюзиями, рассеивающимися при восходе солнца. 

Наблюдая жизнь своей семьи, Александр Герцен испытал первое разочарование в глобальных традиционных устоях, что впоследствии станет для писателя и философа крайне вредным пристрастием. Глядя на закоснелые в своей патриархальности семейные правила, Герцен твердо для себя решает, что это отжившая культура, которой нет места в справедливой России. 

Игры в равноправие и свободу жизни мужчин и женщин, в особенности, состоящих в брачных отношениях, привели Герцена к ошеломляющей для середины XIX века форме семейного существования. Он поселил любовника своей жены Натали, который к слову был обременен собственной женой и двумя детьми, в соседнем доме, дабы соблюсти свободу воли  благоверной супруги. 

Но счастливая шведская семья просуществовала недолго. Снедаемый откровенным пренебрежением со стороны собственной жены, которая уже ходила беременная от прохвоста и авантюриста Георга Гервига, Герцен изгоняет его из своего дома. Идеалы равноправной и свободной семьи рухнули к самым ногам мыслителя.

 Социально-политическую жизнь Герцен начинал как заядлый революционер. Его атеистическими молитвами поддерживалось революционное движение, которое дальше разрастется в террор и жажду крови. Поначалу философ не брезговал жертвами, обосновывая их необходимость для коренных преобразований в заиндевевшем крепостном обществе. 

Публицист от бога с яркой политической позицией не мог молчать. Он писал в журналы и газеты статьи, полные изобличительных речей в адрес системы правления Российской империи, за что его отправляли в ссылку то в Пермь, то в Новгород, то во Владимир. Устав от вездесущего преследования и жесткой цензуры, Герцен в 1849 году самовольно и более чем сознательно отправляется в Париж. 

«Нет, друзья мои, я не могу переступить рубеж этого царства мглы, произвола, молчаливого замиранья, гибели без вести, мучений с платком во рту. Я подожду до тех пор, пока усталая власть, ослабленная безуспешными усилиями и возбуждённым противодействием, не признает чего-нибудь достойным уважения в русском человеке!» (Прощайте! Париж 1 марта 1849). 

Париж встретил Герцена свободой слова, наличием прав у третьего сословия, брожением революционных идей в обществе, которое к моменту его приезда накалилось до предела, вылившись в вооруженные противостояния народа с жандармерией на улицах. Герцен был потрясен, увидев, какой грубой и жестокой солдатской резней на деле оборачиваются революционные идеалы. Так, революция, занимающая главное место в надеждах и упованиях русского писателя, рассыпалась в прах. Отныне Герцен всеми силами будет проповедовать мирный путь преобразований, заполняя этим убеждением дыры, образовавшиеся в его гражданском сознании. 

Но в Россию ему возвращаться нельзя, снова заковать себя в кандалы безгласности, испробовав воздуха свободы слова, он не сможет. В Париже, колыбели беспощадной и гадкой революции, оставаться нет смысла. И Герцен продолжает скитаться по Европе в поисках опор собственного существования. Крах семейной жизни, крах сокровенных социальных убеждений, смерть жены с нерожденным ребенком от гриппа, смерть матери и глухонемого сына Коли в кораблекрушении подводят в жизни Герцена горькую черту. Ему сорок лет, надежды разбиты, близкие мертвы. 

Несмотря на глубокие несчастья, Герцен не просто находит в себе силы жить дальше, он затевает грандиозное предприятие – открытие вольной русской типографии в Лондоне. Отсюда, с далеких британских островов он будет беседовать с русским народом, позволяя ему читать журналы, в которых люди говорят то, что думают на самом деле, а не то, что нужно власти. Журналы «Полярная звезда» и «Колокол», который читал даже император Александр II, принесли Герцену бессмертную славу и популярность, но журналы, спустя семь лет активной издательской деятельности, закрылись. Философские рассуждения мирного преобразователя перестали быть востребованными у подрастающей молодежи, которая, как молодые львы, рвалась в бой, желала настоящей революции, чтобы летели головы, и лилась кровь. 

Герцен сам чувствовал, как настроения русского народа начинают кардинально отходить от старого скучного старика с его мирными идеями. И тут Герцен сосредоточился на своей самом главном труде – «Былое и думы». Он пишет историю своей жизни, о том, как выпестованные им идеалы рушились у него на глазах, о том, сколько раз искал ответы и не находил их. 

Без бога, без церкви, без власти, он был лишен каких бы то ни было опор. Он знал, что семья не должна быть такой, какую он видел у своих родителей, он знал, что государство не должно отнимать у народа свободу слова и держать население страны в крепостном рабстве, но что должно быть вместо этого, как правильно, он не знал. Поэтому ставил социальные и личные эксперименты на собственной жизни, подчас весьма опасно заигрывая с установленными нормами и моралью. На ощупь, в темноте, он искал собственные идеалы, которые, соприкоснувшись с реальной жизнью, оборачивались невыносимым адом. 

Нестабильность социально-политических взглядов Герцена очень показательна для царской России эпохи Александра II. Интеллектуальные либералы, искренне желающие вывести Россию на новый виток развития, не знали, что конкретно нужно для этого делать. А призывы «к топору», к насилию, свержению, - были доступны, понятны, а главное, желанны для погрязшего в горе народа. 

Александр Архангельский высказыванием об Александре Герцене очень точно выхватил суть его мятежной души, охарактеризовав его как «революционера, презираемого террористами, атеиста, почитавшего Евангелие». Он умер 20 мая 1870 года накануне парижской коммуны. Его перезахоронили в Ницце, рядом с женой, Натальей. 

«Зачем же я остаюсь? Остаюсь затем, что борьба здесь, что, несмотря на кровь и слезы, здесь разрешаются общественные вопросы, что здесь страдания болезненны, жгучи, но гласны, борьба открытая, никто не прячется. Горе побежденным, но они не побеждены прежде боя, не лишены языка прежде, чем вымолвили слово; велико насилие, но протест громок; бойцы часто идут на галеры, скованные по рукам и ногам, но с поднятой головой, с свободной речью. Где не погибло слово, там и дело еще не погибло. За эту открытую борьбу, за эту речь, за эту гласность -- я остаюсь здесь; за нее я отдаю все, я вас отдаю за нее, часть своего достояния, а может, отдам и жизнь в рядах энергического меньшинства, «гонимых, но не низлагаемых».

Анна Иоки