Габриэль Джебран Якуб: «Скрипичное мастерство — это мир, объединивший науку и музыку»

Виолончелист и скрипичный мастер Джебран Якуб живет в Германии, но на его музыкальных инструментах играют по всему миру. Более пятидесяти виолончелей и огромное количество скрипок вознесли его на олимп музыкального ремесла. Классические основы и своя, особая, техника позволяют говорить о нем как о самобытном мастере. Особенно приятно, что Джебран наш соотечественник, родился в Ленинграде. И сегодня он не забывает родной город, приезжая в Северную столицу за вдохновением. 

Нам удалось пообщаться с Джебраном Якубом, пока нас с выдающимся земляком еще не разделили закрытые границы.

Джебран, Вас называют «гражданином мира», как Вы относитесь к такому определению?

Я считаю, что быть гражданином мира — это очень большая привилегия, ставшая частью моего жизненного опыта. Я родился в Ленинграде. Мой дед Борис Федорович Дубенский был известным актером, режиссером, художником. Он окончил Ленинградский театральный институт, потом много лет руководил различными театрами Советского Союза. Последней его меккой стал Охлопковский театр в Иркутске, в городе, в который он навсегда влюбился. Когда мне был год, родители увезли меня в Сирию, в Дамаск. Жили мы под российским колпаком, Советский Союз привозил туда своих специалистов. После окончания дамасской консерватории, как и у любого мастера, у меня была мечта попасть в итальянскую Кремону, где жили великие Страдивари и Амати. Их школа считается самой лучшей. Я попал на конкурс скрипичных мастеров имени Антонио Страдивари, и меня там заметили люди из области культуры. Они предложили мне там остаться, и я согласился. 

Ваша мама виолончелистка, Вы сами играете на виолончели, в какой момент захотелось быть не просто музыкантом, но и самому создавать инструменты?

Я много времени проводил с мамой, поэтому музыка была моей главной реальностью, но не единственной. Олицетворением другого мира стал для меня отец. Он был инженером-гидрогеологом, в нашем доме всегда было много измерительных приборов, техники, химических реактивов. Я всегда был чуть-чуть разбросанным — много увлечений, стремлений. Скрипичное мастерство привлекло тем, что это мир, объединивший науку и музыку.

Вы учились в Кремоне. Значит ли это, что именно скрипка Страдивари стала Вашим идеалом и ориентиром?

Скрипки Страдивари, Амати и Гварнери считаются идеалом всех мастеров без исключения. Однако моими непосредственными ориентирами были инструменты современных мастеров. Естественно, были сделаны они по модели Страдивари или Амати, но это были скрипки моих учителей, моих вдохновителей.

Кем были Ваши учителя?

Моим главным учителем был Владимир Александрович Китов. Он был мне как родной отец. И хоть я называл его маэстро, он был частью моей семьи, человеком, на чьих коленях я вырос. А второй его близкий друг, в каком-то смысле, его учитель. Это Александр Крылов, отец скрипача Сергея Крылова. Они с Китовым познакомились совершенно случайно на чемпионате авиамоделистов. Они оба занимались этим спортом, имели разряд. И вот однажды заговорили о том, что делают скрипки. Именно скрипка Сергея Крылова, сделанная его отцом в 1992 году, стала одним из моих эталонов. Эталонов и ручной работы, и звучания. Также благодаря Китову мне посчастливилось учиться у лидеров французской и итальянской школ скрипичных мастеров Этьена Ватло и Джио Батта Морасси. 

Владимир Китов был уникальным человеком, о котором в Петербурге ходят легенды, расскажите о нем.

Да, Китов был выдающимся человеком — образ настоящего русского умельца, многогранного мыслителя. Мастера в Европе работают совсем иначе, они скованы тесными рамками. Приходишь в мастерскую, и тебя начинают учить: здесь должно быть три миллиметра, здесь — четыре, блестеть должно так, каноны такие — шаг вправо, шаг влево — расстрел. Начав обучение, ты становишься хранителем своего рода суровой традиции. Так на красивейшие итальянские каноны со временем повлиял рынок. Ты должен четко следовать алгоритму, потому что он диктует свои правила. Такая система сформировалась в Италии в последние двадцать лет, когда начали все продавать преимущественно в Азию, в том числе Японию. Там все четко регламентировано — к любому изделию инструкция, если есть несоответствие, то никто не купит. У нас же мастера были очень многогранные: приходилось самостоятельно учиться, самостоятельно заново изобретать колесо, опираясь на слухи и легенды. Таким был и Китов. Он был из семьи очень известных при дворе ремесленников, закончил морской институт Макарова, был капитаном 1 ранга, инженером, засекреченным специалистом. Он строил все наши подлодки, насколько я помню, он отец нашей параболической антенны. Все, что касается акустики и связи — это была его сфера. Он автор многих изобретений — невозможное делал возможным. А еще во время долгого нахождения на подлодках он увлекся и ювелирным мастерством. Китов был фабержистом, первым кто воплотил чертежи Фаберже по изготовлению гильош-машины, которая делает узоры на серебре и золоте. Так вот, однажды его сын Кирилл Китов, учившийся в музыкальной школе, сломал смычок, и Китов подумал: «Я делаю такие сложные детали, неужели не смогу сам сделать смычок?» Так началась его история в мире музыки, а в 90-х он получил три гран-при конкурса Чайковского за изготовление музыкальных инструментов. Его мастерская была домом волшебника, он знал практически все. Китов был другом нашей семьи, с ранних лет я приходил к нему в мастерскую, и он меня учил.

Александр Крылов был тоже выдающимся скрипичным мастером, что Вы можете о нем сказать?

Красноречивее всего говорит тот факт, что я учился у очень известных мастеров в Италии, во Франции, а главным образцом для меня стала работа русского человека, жившего в Италии. Сам Александр Крылов, между прочим, учился у Сакони. Это был американец с итальянскими корнями, он единственный написал книгу «Секреты Страдивари». 

И вот мы все равно вернулись к негласному учителю всех скрипичных мастеров, Антонио Страдивари. В чем был секрет его скрипок, Вы для себя ответили на этот вопрос?

Скрипка Страдивари, на мой взгляд, приравнивается к автомобилю Формулы-1 или ракете, запускаемой в космос. Каждая деталь, каждый винтик играют огромную роль. Но о Страдивари есть и много мифов, баек, которые зачастую искусственно поддерживаются дилерами, теми кто перепродает инструменты. Например, есть миф о лаке: Страдивари пользовался особенным, секретным лаком. Однако на мой взгляд, это был лишь вопрос доступности ингредиентов. Здесь стоит вспомнить Великий шелковый путь, который был главной артерией, питающей культуру Италии. Страдивари получал ингредиенты для своего лака из Китая, Суматры, Индии. В Кремоне он доставал их у местных аптекарей. Я дружил с одним фармацевтом, чья династийная аптека ведет свою историю еще со времен Страдивари. Он также увлекался секретами лаков старых итальянских мастеров, «за ширмой» своей аптеки он очень любил проводить опыты. У него сохранились оригинальные пробирки с ингредиентами лаков тех времен, инструменты, приборы — мне удалось довольно тщательно во все это вникнуть. Лаки стали светлеть и тускнеть именно в тот момент, когда пришел в упадок шелковый путь, из продажи пропали многие компоненты. То есть не было никакого секрета, который якобы был утерян, были исторические реалии. 

Еще существует миф о том, что Страдивари обрабатывал дерево секретными составами, вычищая поры дерева для последующей грунтовки и лакировки. Соответственно, считается, что грунтовка Страдивари является главным секретом звучания его инструментов. На самом деле, если углубиться в историю и географию, становится понятно, что древесину надо было транспортировать из горных районов. Как это можно было сделать в XVIII веке? Бревна просто бросали в реку По. Река проходила через Центральную Италию и заканчивалась в Венеции. И рубить надо было в правильное время — зимой, при первом снеге, в полнолуние. Я считаю, что все было намного проще, чем мы думаем. То есть «секрет» пустых пор древесины заключался в том, что они были вымыты водой при длительном нахождении в реке. Ничего больше, а всем хочется мифов и сложностей.

Современным мастерам проще? Сильно ли изменился процесс производства музыкальных инструментов от Страдивари до сегодняшних дней?

Стал ли он проще? И да, и нет. Я очень много провел времени в музее Страдивари в Кремоне, учился, работал. Это открыло мне доступ к лекалам и формам. Мне также посчастливилось сделать точную копию штампа из грушевого дерева для клейма Страдивари. Я видел инструменты, которыми он работал, они были очень простыми. Однако такими первобытными инструментами он делал уникальные линии, своды. Сейчас у нас все это упрощено — есть более точные инструменты, но люди все равно редко доходят до его уровня. Скорее всего, он обладал уникальным, благородным вкусом.

У Вас за годы работы сформировались собственные секреты мастерства?

Часто музыканты считают, что красивый рисунок древесины способствует его хорошему звучанию. На мой взгляд, самое красивое дерево не самое лучшее для звука. Моя тактика была сделать инструмент практически из любого дерева. Это были мои эксперименты — достичь максимально звучащего инструмента из дерева любого качества. Конечно же, мне везет с выбором дерева, так как у меня до сих пор есть возможность доставать старое, выдержанное дерево. Хорошие резонансные и акустические качества инструмента я достигаю путем лавирования обработкой материала.

Вы еще особое внимание уделяете деталям. Ваши инструменты имеют собственную тематику, рисунок, на каждом разные детали. Одни Ваши колки чего стоят!

Не хочется хвастаться, но я единственный, кто делает такие сумасшедшие колки для музыкальных инструментов. Этим я обязан Китову и переданным им навыкам ювелирного мастерства. Я нашел элементы музыкальных инструментов, на которых мне удается воплощать художественно-ювелирные фантазии, не влияя на звук инструмента. Я использую очень сложные техники. Вдохновения ищу в музеях и дворцах Петербурга. Однажды я повторил узор иконы из Михайловского замка, одни колки «родились» в Эрмитаже, в зале с картинами Леонардо да Винчи. Там огромные двери, сделанные из черепахи и позолоченной меди, еще был жив Китов, и он мне предложил повторить эту китайскую технику. Также в Эрмитаже есть комната с гробницей из серебра, она после Тронного зала, так вот там находятся большие люстры. Они полностью прозрачные, сделаны из кристаллов. И я мечтал сделать точно такие же колки. Шел к ним четыре года, нужен был материал, который весил бы как дерево, но был бы прочным и неломким. Мне удалось найти этот материал, колки были сделаны. Так что это все очень кропотливо — делать колки мои сложнее, чем сам инструмент.

Вы уже пятнадцать лет живете в Германии, но в Петербурге по-прежнему частый гость. Какие места родного города Вас еще вдохновляют?

Мариинский театр — мой второй дом, место которое меня очень сильно вдохновляет. Особенно Валерий Абисалович, который стал, на мой взгляд, главным двигателем культуры в Петербурге. В сложные 90-е годы ему удалось поднять Мариинский театр на высокий уровень и превратить его в один из лучших в мире. Я работаю с разными оперными театрами мира, такого количества программ, такого разнообразия нет нигде. Все это сделал Валерий Гергиев. Он и Денис Мацуев – два человека, которые дико заряжают меня энергией. 

Мы начали с того, что я «гражданин мира», да, мне сложно усидеть на месте. Мой год обычно распределен минимум на три страны, но за вдохновением я возвращаюсь именно в Петербург, такой красоты, как здесь, нет. Побывав здесь, я возвращаюсь работать в мою затворническую немецкую жизнь.

Елена Кавлак

фото: Евгений Евтюхов / Габриэль Джебран Якуб