Музыка-головоломка: гамбист Феликс Антипов о своей редкой профессииВ Московской консерватории есть единственное в России отделение, где можно освоить необычную специальность музыканта, играющего на инструментах эпохи Барокко. Мы поговорили со студентом факультета исторического и современного исполнительского искусства Феликсом Антиповым о выборе творческого пути, специфике профессии и о том, чем этот период развития музыки отличается от прочих. Феликс, ответь, пожалуйста, на стандартный вопрос для всех музыкантов: как ты пришёл к этой специальности, почему выбрал настолько редкие инструменты? Моя история начиналась весьма забавно. В детстве я хотел играть на трубе, но мама отвела меня на скрипку. Я бурно возмущался. Ребёнком был достаточно крупным, с большими лапами — так я перешёл на виолончель, на которой играл много лет и окончил музыкальное училище имени Гнесиных. Когда мне было пятнадцать, я попал к одному профессору на уроки классической гитары в странное, но атмосферное место, которое находилось в подвале — настоящее логово философа. Уроков гитары мне выпало семь: мы просто поставили руки, но опыт оказался очень сильным. Это было нечто совершенно иное. Там же и произошло моё знакомство со старинной музыкой. Я увидел переложения гитарных пьес, узнал, что в Москве вообще есть место, где люди целенаправленно учатся играть барочную музыку. Спустя годы я поступал в консерваторию и подал документы только на ФИСИИ — точно знал, где хочу быть. После колледжа с его стандартной академической программой мой факультет стал глотком свежего воздуха: всё иначе, всё ново, появилось ощущение полной свободы. На каких инструментах ты играешь сейчас?
На данном этапе своей жизни я в основном играю на виолах. От виолончели на какое-то время отошёл. Для многих музыкантов это нормально. Ты выбираешь, как развиваться: можно вертикально, углубляясь в один инструмент, а можно горизонтально, занимаясь целым срезом. Приходится постоянно пробовать новое. Далеко не всегда получается — путь тернистый, зато насыщенный впечатлениями. Кстати, про виолы сразу хочу сказать важную вещь: это не виолончель и не её предок, а скорее побочная ветвь эволюции. Между ними находится пропасть. Дело даже не в видимых различиях, таких, как, например, лады и количество струн. Грубо говоря, виола — это щипковый инструмент со смычком, который гораздо ближе к лютне, чем к виолончели. Поэтому играть на них одинаково ни в коем случае нельзя. Приходится перестраивать не только руки, но и голову: твой смычок — не то, чем он кажется. Тут другой мир со своими законами. В этом-то вся прелесть. Виолистам свойственна постоянная тяга к чему-то большему. Обычно начинают с французской виолы — она басовая, ближе всего к виолончели. Но затем появляется жажда нового, и вот ты уже берёшь маленькую английскую теноровую гамбу. У меня сейчас такая. У виол, если сказать проще, есть градации, как в хоре. Можно представить, что это люди: бас, тенор, альт и сопрано. Они отличаются по форме и размерам, и ты можешь использовать какие угодно сочетания.
 Получается, по-хорошему нужно иметь все эти виолы? Нет, необязательно. Всё зависит от того, какие музыкальные задачи ты перед собой ставишь. Если их много и они разнообразные, тогда действительно потребуется целый парк инструментов, но можно обойтись и одним. Кстати, на заре своего существования виола была инструментом аристократии, а скрипка — явлением уличным, простонародным. Во дворцах играли именно на наших инструментах: они тише, изящнее, даже как-то интимнее. Но времена менялись, залы росли, а с ними росли и акустические требования. Вдобавок случилась Великая Французская революция, аристократии как таковой не стало, а, следовательно, ушли в тень и все её инструменты. Сегодня остались виолы того времени или музыканты играют на новых? Осталось очень мало, около сотни. Во-первых, виолы массово переделывались в виолончели, их буквально стругали. Ну и, конечно, в двадцатом веке было две войны: страшно даже представить, сколько инструментов утеряно в тот период. Поэтому на сегодняшний день мы имеем достаточно скудный парк виол. Ими либо владеют лучшие музыканты современности, либо они стоят за стеклом в музеях. И это кажется мне не совсем правильным. Да, виолы, конечно, красивые, но инструмент — не ваза. Он представляет полную ценность только в руках музыканта. Его звук нельзя поместить за стекло. В музеях иногда проводятся концерты именно с целью дать инструментам голос. В нашем музее музыки имени Глинки такие мероприятия тоже не редкость. Я не участвовал в подобном, но было бы интересно попробовать. А играть на виоле физически сложнее, чем на виолончели? Скорее наоборот. На виоле нет как таковой постановки. Ты сам ищешь позу, которая тебе удобна, прислушиваешься к себе. Все великие виолисты играют по-разному. Занявшись барочной музыкой, приходишь к освобождению от телесного дискомфорта, потому что сам решаешь, как тебе лучше. Благодаря этому, у тебя больше ничего не болит. А когда в руках появляется ощущение свободы, возникает настоящая музыка. Есть ли какие-то отрицательные стороны в твоей работе? Да, но они скорее смешные: иногда приходится тащить на себе несколько инструментов. В одиночку. В метро. Но это ничто по сравнению с тем, что ты получаешь взамен. Можно потерпеть подобные неудобства. Это же относится и к минусам посерьёзнее, но они скорее общие для всех музыкантов. Думаю, не имеет смысла говорить о них сейчас. Люди знают, на что идут, а результат действительно того стоит. А так, конечно, бывают и неприятные ситуации: например, виола чутко реагирует на внешние условия. Заходишь в какой-нибудь торговый центр, а тебе говорят: “А ну-ка покажи свою гитару!” — и попробуй объясни, что там не гитара, а старинный инструмент. Если ты откроешь футляр, он может пострадать от перепада температур. Но всё это решаемо.  Расскажи о концертах. Как они ощущаются со сцены? Всё зависит от конкретной публики и целей музыканта. Можно не париться и играть старинную музыку на обычной виолончели. А можно взять барочный смычок, привезти много разных инструментов и устроить концерт-лекцию, подробно рассказав обо всём, что будет звучать этим вечером. Публике так интереснее. Одно дело, когда выходит человек с какой-то штукой, похожей на скрипку, а другое — когда тебе объясняют, что именно ты сейчас услышишь, расскажут удивительную историю, которую хранит в себе инструмент — любой инструмент. Люди в зале получат нечто особенное, каждый что-то поймёт для себя, кто-нибудь улыбнётся. Да, бывает, тебе так нравится музыка, которую ты играешь, и это так интересно, так странно, так очаровательно, и ты чувствуешь столько всего, но смотришь в зал — а человек явно не понимает, о чём ты. Это плохо. Любой музыкант ощущает особенную связь со своим инструментом. А как подключить туда слушателя и не сойти с ума — сложный вопрос. Как можно его решить? Повышать своё исполнительское мастерство. Освобождаться от технических условностей, работать над музыкальностью. И, конечно, перестраивать голову на другой лад. Одно дело, когда ты играешь у себя на кухне, другое — на экзамене, а третье — на сцене концертного зала. Перед тобой сидят люди, им интересно, они хотят услышать что-то, и без тебя это невозможно. Нужно играть для них, а не для себя. И это очень сложно, но важно. Чем особенна для тебя, как для исполнителя, именно барочная музыка? Мне приносит удовольствие весь процесс. Интересно копаться в старых нотах. Нам повезло жить в двадцать первом веке. Включаешь компьютер — и тебе доступны все мировые библиотеки, а на мониторе за несколько минут возникают любые манускрипты. Интересно искать их, находить, читать, сравнивать разные редакции… Это целый мир. Впечатляет также непохожесть каждого твоего музыкального опыта. Когда выходишь на сцену два дня подряд с одним произведением, ты можешь сыграть абсолютно разные вещи. В барочной музыке нет строгих рамок, она и в момент своего рождения была многогранной. Текст походил на приблизительную схему, а не на подробный план. Вообще в барочной музыке нужно думать. Я не хочу, чтобы прозвучало пафосно, но это так. Ещё важно каждый раз очаровываться и удивляться. Тогда у тебя что-то получится. Ты можешь рассказать интересную историю, даже если она занимает три строчки и длится тридцать секунд. Но важно и не увлечься в своей интерпретации? Разумеется. Нужно понимать, какую музыку ты играешь, знать исторический контекст, быть в курсе, для чего и при каких обстоятельствах это писалось. Иначе получится музыкальная фантасмагория. Всегда нужно серьёзно относиться к тому, что ты делаешь. Хотя, с другой стороны, посмеяться над собой никогда не бывает лишним. Без юмора вообще сложно жить. Особенно в Москве. Особенно будучи музыкантом. А как ты относишься к тем ситуациям, когда музыканты надевают парики и начинают играть в костюмах того времени? Бывают ситуации, когда это оправданно. Например, если есть задача театрализовать происходящее. В эпоху Барокко был синтез искусств: музыка, балет, театр, опера — всё в одном. Если музыканты хотят показать это великолепие и разнообразие эпохи, то почему бы и не переодеться? Но, разумеется, для всего нужна мера и чувство вкуса. Впрочем, музыкантам ради денег приходится делать многое. Это грустно, но иногда бывают ситуации когда парик надеть — не самое страшное. На самом деле, я считаю, что всё можно понять. И осуждать кого-то за тот или иной поступок допустимо лишь в крайнем случае. Если люди делают что-то — они делают это зачем-то. Даже моветон можно простить. Но не будем о грустном. Главное, конечно, не костюмы, а публика. Важно, чтобы она поняла идею музыканта, почувствовала его импульс. В моей практике были, например, квартирники, когда ты приходишь, достаёшь инструмент и играешь в джинсах, в которых пришёл — и это тоже уместно. Люди на тебя не смотрят, а слушают. Кто-то даже может заплакать, впечатлившись, а кто-то просто пьёт вино и наслаждается красивой музыкой. И, опять же, всё имеет право на существование. Музыка живёт везде. Её можно найти даже в самых неожиданных местах. Это главное, о чём стоит помнить. Алёна Прохоренко |
Рекомендуем |
