Кейт против Кейт («Манифесто» реж. Джулиан Роузфельдт)

Посидеть на стуле мгновение – подвергнуть жизнь опасности

В Москве в рамках международного фестиваля документального кино о новой культуре Beat состоялся показ картины "Манифесто". И даже если для Московских зрителей документальное кино постепенно трансформируется из  жанра журналистики в вид искусства, а за ним и развлечения, «Манифесто», созданный режиссером, а одновременно художником и фотографом Юлианом Розефельдтом, – не то, что привыкли видеть на широком экране даже ценители.

«Манифесто» – это не про развлечение. При кажущейся фрагментарности, приятно-ненапряжной для клипового сознания, это непростая лента. За ней тянется довольно много справедливых определений – коллаж, моноспекталь, перформанс. На самом же деле «Манифесто» – полнометражное воплощение одноименной «живой текстовой инсталляции» Розефельдта. На 13 экранах 13 персонажей Кейт Бланшетт зачитывали манифесты художников, архитекторов, танцоров, кинематографистов и других деятелей искусства разных эпох и направлений. Годар, Дзига Вертов, Джармуш, Фон Триер – и это только те, чьи имена на слуху у широкой публики. Сегодня эта инсталляция приобрела вид полнометражного фильма, где автор задает последовательность просмотра, приковывает внимание зрителей к сходствам и контрастам и заставляет смотреть в нужном направлении. Задача увидеть, как всегда, неминуемо остается за зрителем. Однако, что такое «Флюксус» или «Дада», лучше узнать до того, как фильм поставит перед вами такую необходимость.

Тринадцать (или двенадцать, или четырнадцать) Кейт Бланшетт – бесподобны. Бомж (мужчина), хореограф, мать семейства, ученый, сортировщица мусора, журналистка новостей и одновременно корреспондентка, учительница и многие другие роли, в которых актриса предстает разной, разговаривает разными голосами и даже с акцентом. Словно театральная кукла в одной из сцен (там действительно есть даже кукла-Кейт!), она меняет наряды, характеры, образ мыслей. Неслучайно режиссер Юлиан Розефельд передал права на прокат в Росси A-One Films и Russian World Vision с оговоркой, что фильм будет демонстрироваться на языке оригинала с субтитрами, чтобы русский зритель слышал интонации и акценты актрисы.

И хотя сомнительно, чтобы, например,  талантливо сыгранный пьяный бездомный размышлял об искусстве в поле сложных философских категорий, персонажи все-таки имеют четкую связь с манифестами, которые они транслируют с экрана. Вдова, говорящая об упразднении всего, панк, пропагандирующий урбанистическую культуру и социальную революцию, или брокер, оценивающий человека только как часть системы. Может быть, это даже не герои, а персонификация манифеста, направления, вида искусства?

Фильм очень многослойный, и одного просмотра явно будет недостаточно, чтобы, нырнув на глубину смыслов, ухватить все жемчужины – если это вообще возможно. Вот, что увидели мы.

Антитеза. Многие части фильма расположены по принципу антитезы: следующая часть предлагает точку зрения, противоположную только что высказанной. Сцену похорон, где говорится об упразднении всего, сменяет семейный обед и монолог, полный чувственных деталей. Этот эффект усиливается локациями и декорациями: от футуристических зданий – к почти средневековой церкви; от монохромных кадров – к ярким краскам.

Кстати, о декорациях. Ряд сцен заставляет спрашивать себя, а не компьютерная ли это графика? Дома, улицы и города напоминают что угодно, но не планету Земля. Отчасти это обусловлено и тем, как Розефельдт выстраивает геометрию кадра. Офис, снятый вертикально, сверху, или квартал, который, взятый в правильном ракурсе, создает иллюзию одного бесконечного дома. А похожие по содержанию или геометрическому наполнению кадры Розефельдт использует для связи эпизодов, что делает фильм целостным. В инсталляции такой эффект недостижим.

Костюмы. Хочется заметить, что образ каждой героини вписан в антураж. Так, в ярком осеннем лесу мы видим персонажа с огненно-рыжими волосами, перекликающимися с цветом листвы.

Здесь можно даже выделить лейтмотив – униформу в разных ее проявлениях. Бланшетт преображается в чернорабочего и ученого, которые носят специальные костюмы, предстает в образе «белого воротничка» с обязательным дресс-кодом, а также появляется в ритуально-черном костюме в сцене похорон.

Завершая разговор о визуальной составляющей, хочется отметить моменты, где читается видение Розефельдта-фотографа: главный смысл вкладывается в композицию кадра, в почти статичную картинку, а не в движение сюжета или хотя бы монолога, то есть какое-либо действие.

Повторы. Большинство сцен занимают один эпизод, но к некоторым Розефельдт возвращается снова и снова. Например, сцена застольной молитвы (где Бланшетт читает манифест скульптора Клэса Ольденбурга, написанный в 1961 году) появляется на экране дважды, что создает впечатление, будто она длилась все то время, что мы потратили на просмотр других эпизодов.

Религиозная тема. Хотя фильм не про религию, она упоминается в разных контекстах и с разным к ней отношением в манифестах, а также находит интерпретацию в видеоряде. Зритель видит церковь, сцену похорон (культовое действо), снова – сцену застольной молитвы, а ближе к финалу школьный класс и учительница создают иллюзию церковного пения с соответствующими интонациями и разложением речитатива на голоса.

Тема игры. Было бы странно в таком фильме создавать иллюзию живого действа, и Розефельдт подчеркивает его театральность, запланированность, точный расчет. Зритель видит хореографическую постановку, театральных кукол и срежиссированные теленовости.

Заканчивается фильм по-музыкальному – кодой, финальной частью, которая звучит в главной тональности и содержит все основные темы. Здесь, в конце, будто в оглавлении учебника по арт-философии, сконцентрировано эстетическое содержание фильма, его одновременные фрагментарность и целостность,  геометрия кадра и эксперименты со звуком. «Манифесто», включивший, пожалуй, все виды искусства, в российском прокате с 8 июня.

Яна Ларина