Теодорос Ангелопулос. Трилогия Границ

Фильм, как и вся трилогия, посвящен границам. О каких границах идет речь? И причем тут аист? Кого подразумевает под этим словом режиссёр? Метафорически аист показан в самом начале в контексте рассуждений о границах, когда слово «граница» имеет натуральный смысл: линия, разграничивающая государства. Посмотрев картину, внимательный зритель  поймет, что в её контексте это слово надо понимать максимально широко.  

По сюжету успешный и перспективный политик (Марчелло Мастроянни) внезапно сбегает из своего мира: исчезает с телеэкранов и из светского общества. Он начинает жить как обычный рабочий. Пропавшего внезапно узнает репортер и пытается разгадать его тайну. Куда он пропал, а самое главное – зачем? Политик также – автор книги «Меланхолия конца века», в которой задан вопрос: «Какими словами можно оживить новую всеобщую мечту?» Прямого ответа на этот вопрос в картине нет. Он оставлен на решение зрителю.

На наш взгляд, герой Мастроянни уникален. Это успешный человек, внезапно осознавший, что он «всего лишь гость», застрявший где-то глубоко в себе. На самом деле он застрял среди многих вещей: среди территориальных границ, скитаясь из страны в страну, застрял на линии пересечения времен (между переменами и кровавым веком), а также между теми, кто пытается жить несмотря ни на что, и теми, кто в текущем времени и условиях жить не может. Он постоянно пытается пересечь границу. И что-то ему постоянно мешает. Примечательно то, что в этом он не  уникален. Он – своего рода отражение некоторой прослойки общества. В своем монологе он скажет:

Примечательна и фигура репортёра. Ему отведено очень много экранного времени, но зритель прекрасно понимает, что не он главный герой. 

В середине фильма зрителю открывается замечательная метафора Ангелопулоса на весь XX век: город поделен на два лагеря, которые иногда встречаются на реке жизни. После встреч всегда всплывают трупы. Аист, он же политик, это осознал и пытается через это осознание переступить, чтобы жить дальше.

Финал зрителя ждет очень позитивный. Аисту удалось пересечь границу с чемоданом в руке. В последних кадрах мы видим починку столбов связи и – в центре – фигуру репортёра. На наш взгляд это намек режиссера на то, что молодые талантливые репортеры должны стать теми, кто будет налаживать связь между пограничными зонами во всех смыслах этого слова.

В конце дадим примерную ориентировку на то, сколько границ  нам представлено в фильме. Границы – это:

– внутренние рамки человека (может ли человек переступить их и жить дальше или нет);

– времени (рубеж веков);

– пространства (пограничный городок Греции)

– река жизни, разделившая XX век на два лагеря.

Взгляд Улисса (Το βλέμμα του Οδυσσέα, 1995)

Этот фильм является своего рода путешествием в прошлое. Он имеет ярко выраженные  отсылки и параллели с «Одиссеей» Гомера. Оставим в стороне мифических персонажей и взглянем на действия главного героя. Почему его назвали Одиссеем – более или менее понятно. Но как в этом контексте следует понимать «взгляд»? Ответ даётся в самом начале. Герой Харви Кейтеля (режиссёр по профессии) путешествует «по личным мотивам», чтобы найти потерянный фильм братьев Манаки. Для него это истина, первый взгляд, первопричина всего, заключенная в непроявленной плёнке первопроходцев кинематографа.

После всех скитаний и перемещений во времени и пространстве (их здесь очень много), режиссёр находит хранителя синематеки, у которого есть первая копия еще не проявленных негативов. У него не было времени заняться ими раньше из-за напряженной обстановки в стране. Здесь то мы и подходим к одному из неочевидных, но столь важных смыслов картины. Ангелопулос, снимая фильм, входящий в «Трилогию границ» ставит вопрос: каковы границы режиссера? Можно ли показывать в кинематографических произведениях то, о чем думаешь и то, что чувствуешь, в условиях, не располагающих к творческой деятельности? Нужно ли демонстрировать свой «взгляд»? Герой Харви Кейтеля, обращаясь очевидно к коллегам-художникам, отвечает на этот вопрос прямо: 

Ангелопулос, очевидно, нашел свой «первый взгляд» и в конце очень пронзительно говорит с собственным зрителем через своего героя: 

Действительно, истории не заканчиваются, о многом ещё предстоит рассказать. С этим и переходим к заключительному фильму трилогии.

Вечность и один день (Μια αιωνιότητα και μια μέρα, 1998)

Очень сложно приступить к описанию той картины, которую любишь и ценишь больше всего, потому что есть великий соблазн разобрать все по кадрам, дать свой взгляд на поступки и мысли героев, но, подумав немного, понимаешь, что даже если распишешь абсолютно всё, что хотел, то в один из следующих просмотров обязательно появится что-то, что ты не заметил раньше. Так представим же на суд любезной публики свои размышления по поводу того, что мы посчитали важным при просмотре этого без сомнения шедевра кинематографического искусства.

Это фильм о жизни, о смерти, о любви, о времени, о границах. Последние фильмы в трилогиях Ангелопулоса всегда подводят итог, а потому повествуют сразу о многом.

Фильм демонстрирует зрителю человека художественного. Смерть жены все разрушила: он не может продолжать работу. Писатель выбит из колеи своим горем и никак не может закончить поэму.

Писателю встречается мальчик-беспризорник, сбежавший из своей страны. Про него стоит сказать несколько слов. Он – своего рода поэтический двойник писателя. В нем тоже есть кое-что художественное: его песенки. Он единственный из окружения писателя способен угадывать настроение и «крадет» слова. Одно из таких слов: 

Примечательна сцена поиска слов поэтом в шляпе – проекцией писателя в его мире идей:

 Оказалось, что он всё это время пытался купить озарение. Нужное слово ему продал «Простой Человек». Считаем излишним комментировать это, потому как всё и так понятно без слов.

Примечательна еще одна метафора. Обратите внимание на то, где именно к герою приходит озарение. Не у него дома, не на улице, не в пути, а в местности, напоминавшей руины. Это означает, что творческий процесс может иметь место и в не самых благоприятных условиях.

Весьма интересна сцена свадьбы. Писатель, видя процессию, чувствует, что жизнь вокруг продолжается, а зрителю окончательно становится понятно, что герой скоро умрёт. Свадьба у Ангелопулоса, к слову, часто – синоним похорон.

Действительно, герой Бруно Ганца – чужеземец где угодно. В этом смысле мальчик – ещё и вещатель его истинного статуса в этом, уже надоевшем ему мире.

Опять возвращаемся в конец.  С помощью слов он может вернуть любимую женщину, он осознал это. Для этого нужен тот, кто их ему продаст. А такой человек найдется всегда. Пока герой жив, он  может творить. С помощью слов он творит перед морем. Это продлится ровно вечность и один день, которые сливаются в конце. Писатель один день он уже прожил, а Вечность, оставшаяся ему, наступит завтра. Для зрителя же завтра длится всего один день, но «завтра» будет наступать вечно. В этом смысле конец очень позитивный для зрителя и очень печальный для главного героя.

Но печали он не чувствует. Поскольку снова обрел дар творить и получил ответ на постоянно мучивший его вопрос «сколько длится завтра?». Его дала писателю погибшая жена, воскрешённая его  талантом, и любовью.

В финале картины раскрывается проблема границы  в контексте трилогии. Ставится вопрос: что делать, оказавшись на  границе творческого упадка и смерти? Ответ очевиден: выкрикивать слова на берегу моря,  с их помощью возвращая к жизни любимых людей, чтобы вдохновляться и жить дальше, даже зная, что завтра – смерть. Это уже неважно.

Алексей Ремезов