Умереть, успеть воскреснуть («1917», реж. Сэм Мендес)

Да, это настоящий технический аттракцион, и никто здесь этого не скрывает. Сам Роджер Дикинс в интервью сравнивает работу над фильмом – одну из самых сложных в его впечатляющей фильмографии – с балетом и хореографией. «1917» и вправду можно уподобить сложносочиненному массовому танцу со множеством фигур. Причем успех этого танца зависит от каждого участника съемочного процесса в равной степени; актеры здесь – не более чем движущиеся по изменяющемуся ландшафту статисты (показательно, что все звезды – в эпизодических ролях). Да, это вызов: иллюзия съемки одним кадром потребовала сложнейшей подготовки и математической точности  при создании декораций, невероятной слаженности всей съемочной группы, которая должна была действовать как единый механизм. Большую часть фильма снимали на специальную камеру с дистанционным управлением, а особые трудности на съемках создавали погодные условия. Иногда приходилось часами ждать облаков; из-за невозможности использовать искусственное освещение (его просто негде  было спрятать) необходим был рассеянный свет. Но главное достижение «1917» в том, что это первый фильм с эффектом непрерывной съёмки, почти целиком снятый на натуре. Ни «Бёрдмэн» Иньяритту, ни «Русский ковчег» Сокурова этим похвастаться не могли. Хотя  конечно, монтажные склейки в фильме Мендеса есть, и одну из них трудно не заметить. Гораздо сложнее заметить  компьютерную графику, с помощью которой корректировали отснятый материал: визуальные эффекты также невидимы глазу, и сложно поверить в то, что они использовались почти в каждой сцене. 

Однако этим достоинства ленты Сэма Мендеса не исчерпываются. Его режиссёрские амбиции явно идут дальше простого желания снять эффектный военный фильм в режиме реального времени, который будет выглядеть как компьютерный шутер. Пусть это и высокобюджетный блокбастер, но блокбастер авторский, и поэтому кроме пресловутой иммерсивности, напряженного саспенса и захватывающих экшн-сцен, в нём присутствует и художественное измерение. Несмотря на обманчивое ощущение документальности, в своём фильме Мендес создаёт условную, символическую реальность, которая только выглядит как настоящая, но в действительности ей не является. Именно поэтому не стоит судить «1917» по уровню правдоподобия отражения Первой мировой в кадре. Личные воспоминания деда режиссёра Альфреда Мендеса, служившего связным на Западном фронте, только легли в основу сюжета, но никак не повлияли на то, какой будет атмосфера фильма. 

«1917» – это непрерывное движение через пейзаж, в котором ни одно место действия не повторяется дважды. Путешествие через окопные траншеи, по безжизненной, изрытой снарядами земле, через брошенный город и бурную реку, по рощам, лесам и полям. Ландшафты один за другим нанизываются на единую нить повествования, в их смене и состоит суть рассказа. А все смысловые акценты при этом лишь ненадолго оказываются в поле зрения камеры, часто прячась где-то сбоку, на периферии кадра. На пути Скофилда и Блейка, среди ужасов войны и осколков мирной жизни буквально рассыпаны символические образы, которые Мендес умело маскирует и оправдывает нуждами сюжета. Вот герой оцарапает ладонь колючей проволокой, а затем случайно опустит раненую руку прямо в мертвое тело (при этом мелькнет голова трупа будто бы в терновом венце). Вот ему на пути встретится девушка с младенцем на руках, и он отдаст ему молоко из своей фляги. Один из двух персонажей поплатится за то, что проявит милосердие к ближнему. Не говоря уже о том, что примерно в середине своего пути герой увидит горящую церковь и пройдет между срубленных цветущих вишен – чем не покинутый райский сад? И таких примеров можно отыскать ещё немало. Так конкретный путь двух солдат из пункта А в пункт Б превращается у Мендеса в настоящую христианскую одиссею. И удивительным образом даже в таком сверхскоростном кино на каком-то генетическом уровне проявляется память о Тарковском. В некоторые моменты «1917» вообще напоминает зону «Сталкера», а ещё «Выжившего» Иньяритту, который тоже был снят под очевидным влиянием Тарковского. И это неслучайно: и Дикинс, и Мендес называют «Иваново детство» лучшим фильмом о войне. 

Но весь этот тонкий символический подтекст наверняка заметит не каждый. Для большинства фильм просто встанет в один ряд с образцами эпического и зрелищного военного кино, такого как «Спасти рядового Райана» или «Дюнкерк». С последним сравнить «1917» особенно интересно, даже несмотря на то,  что там речь идёт уже о Второй мировой. Потому что у фильмов больше общего, чем кажется на первый взгляд, несмотря на то, что приём Мендеса (имитация съёмки одним кадром) вроде бы прямо противоположен подходу Нолана (монтаж сразу нескольких временных линий). У каждого время идёт по-своему, но оба стремятся создать у зрителя ощущение присутствия здесь и сейчас, в самом эпицентре событий и вывести какую-то общую, универсальную формулу войны. Оба изображают войну почти без крови, добиваясь эпического звучания довольно субъективным взглядом и камерными средствами. И тот, и другой снимают новаторское кино о ходе времени – «тик-так триллер», по определению Мендеса, где время становится одновременно действующим лицом, главным врагом героев, и самой материей кинематографа. И «1917», и «Дюнкерк» предельно кинематографичны и пафосны, но при всей своей изощренности не стесняются использовать для зрительского сопереживания  самые простые и прямолинейные приёмы. Обоих режиссёров больше интересует форма, и в их фильмах форма и есть главное содержание. Обе картины по-своему гротескны (а фильм Мендеса можно даже назвать театральным), и обоим в качестве претензии можно предъявить невнимание к характерам персонажей. Но ведь и на войне нет места индивидуальности, а человек – всего лишь функция, необходимая для выполнения того или иного приказа. И у Мендеса один конкретный день, в который укладывается действие его фильма (6 апреля 1917 года) становится собирательным образом любой войны вообще. 

Так что «1917» – это чистая квинтэссенция военного кинематографа, субстрат человеческого существования на пределе возможностей. И при просмотре можно легко забыть обо всех технических сложностях и достижениях, потому что на самом деле это очень простой и понятный фильм. Только он позволяет не увидеть, а прожить вместе с героями их опыт. Самому почувствовать то состояние, когда все ощущения обостряются, и тихая песня, услышанная когда-то, или опадающие в реку белоснежные цветы могут растрогать словно впервые. Когда, пройдя через весь ужас войны, можешь вернуться туда же, откуда начал свой путь – к одиноко стоящему дереву посреди зеленой равнины. И тогда круг замкнётся.