"Я родился в атмосфере страсти к кино". Интервью с режиссером Давидом Гриеко

Мы встречаемся в кафе на втором этаже кинотеатра «Октябрь». К режиссеру, снявшему фильм о своем великом учителе, маэстро Пазолини, выстроилась очередь из журналистов. Это неудивительно, ведь беседа с приветливым и открытым синьором Гриеко обещает быть не только интересной, но и по-своему захватывающей – чувствуется его журналистская хватка, глубина мысли, свойственная человеку искусства, и истинный итальянский шарм.

 

Ваш фильм «Козни» уже второй раз в Москве. ММКФ, где его показали впервые, и RIFF – очень разные фестивали. Какой из них для вас более важен?

 

Передо мной никогда не стоял такой выбор. Для меня важнее, чтобы была публика, и я мог с ней разговаривать, особенно в таком фильме, как этот. К сожалению, есть много вещей, которые нужно рассказать публике помимо того, что видно на экране. И когда зал полон – я счастлив. Будь это в Москве, в Софии, в Стокгольме – не важно. Кино везде одинаково. Я счастлив чувствовать отдачу русской публики, мне это очень приятно. Поэтому кинофестиваль – это вопрос отношений с публикой, а не престижа. Престиж для меня не главное.

 

О Пазолини, в частности, о его убийстве, в последние годы было снято много фильмов. Вы считаете удачными какие-то из них?

 

Нет. Думаю, что хорошего фильма о смерти Пазолини еще не было. Поэтому я и решил снять свой. Был фильм Марко Тулио Джордано, снятый 21 год назад, неплохой. Но сценарий написал не он, и в фильме было недостаточно информации, чтобы рассказать эту историю. Потом был маленький черно-белый фильм, но его, собственно, никто и не видел. Тоже неплохой, но в нем также не затрагивали тему смерти Пазолини. Потом вышел фильм Абеля Феррары, и из-за этого фильма я снял «Козни». Меня два раза просили написать сценарий для Феррары, но, когда я встретился с ним лично, то сказал ему «нет», потому что Абель Феррара ничего о Пазолини не знал. Его интересовал только скандал, связанный с Пазолини.

Чтобы сделать наш фильм, мы влезли в долги, так как не нашли спонсоров. Но мы считали, что снять его необходимо. Для меня он особенно важен, поскольку Пазолини дал мне очень многое. Он, как и я, ни хороший, ни плохой человек. Я обязан ему всем. Поэтому я не мог поступить иначе. И поэтому я хочу докопаться до правды о том, что случилось с Пазолини. Я работаю над этим уже три года, и, видимо, придется потратить еще год.

 

После вашего фильма парламент Италии вынес решение возобновить расследование убийства. Для Вас это было неожиданностью, или Вы надеялись на такой исход?

 

Я как раз над этим и работал, встречался со множеством депутатов. Мне помогает адвокат Стефано Маччони, который выяснил, что на месте убийства было несколько разных образцов ДНК. И буквально на днях, 30 октября, мы подали запрос на повторное открытие процесса. Таким образом, мы работаем в двух направлениях: процесс и парламент, ничто из этого не исключая.

 

В России Пазолини знают, прежде всего, как режиссера, но он был разносторонней личностью – политиком, журналистом, и много кем еще. Вы работали с мэтром, знали его с юности – кто он для вас в первую очередь?

 

Для меня – друг, отец, брат, и еще много кто, все вместе. Это был очень разносторонний человек, не такой, каким его обычно представляют. В фильме я пытаюсь рассказать о его личности, о мягком, нежном, человеке, очень благородном, который никогда не повышал голос. О человеке, который умел признать свои ошибки – то есть о человеке, который очень отличается от мифа о Пазолини. Сорок лет перед нами создавали совершенно другой образ, образ жесткого человека, хотя Пазолини был очень скромным. Он казался жестким, наглым, а на самом деле все было наоборот.

Что касается его сексуальной жизни, гомосексуализма – в этом он был очень смелым, говорил об этом открыто. Он снял документальный фильм, где говорил об этом с простыми итальянцами. Его можно найти на YouTube, он называется «Разговоры о любви». Это очень странный документальный фильм, где он путешествует по Италии, с севера на юг, и спрашивает людей – у женщин, у мужчин, у детей – о любви и о сексе. В те годы говорить об этом было не принято. А Пазолини с микрофоном, как ты сейчас, подходил к людям и спрашивал: «А что вы думаете о голубых?». Пазолини уже известен, и вот он подходит и спрашивает «А что ты думаешь о педерастах?». Понимаете, какая это была смелость и открытость? И вот его открытость и мужество дали возможность людям после его смерти придумывать всякие небылицы. О его сексуальной жизни написано больше, чем о самых известных порнозвездах.

Я знаю, что в России тоже есть проблема с восприятием гомосексуализма. Для меня гомосексуализм никогда не был проблемой. Я вырос в среде, где ориентация человека не имела значения. Когда я впервые приехал на Московский Кинофестиваль, то был удивлен, что многие люди писали на facebook: «Как же они пригласили этот фильм на фестиваль? Россияне же гомофобы». И так я понял, что здесь есть гомофобы.

Но гомофобия в России отличается от гомофобии в Италии, и в России ситуация в каком-то смысле лучше. На Московском кинофестивале были журналисты, которых очень заинтересовал фильм, сам Пазолини, его жизненный путь. Они ему сочувствовали. И два раза, в конце интервью, они спрашивали меня в отчаянии: «Как же так, такой мужественный, необычный человек – как возможно, что он был гомосексуалистом?». Для вас это неестественно, вам сложно это понять. Но это не похоже на расизм. У нас это как расизм – гомосексуалист противен обществу.

Во всем мире гомосексуализма становится все больше. Боюсь, через 20-30 лет их будет уже большинство, а причина самая простая – отношения между мужчиной и женщиной становятся невозможными! Соответственно, мы наблюдаем рост гомосексуальности. Обществу придется это понять – то, что существует, должно быть понято. Мне жаль, что пришлось затронуть эту тему, но это нужно. Я вернусь в Италию, и меня обязательно спросят, как русские восприняли фильм о гомосексуализме – я отвечу, что нормально. Во всем мире почему-то думают, что только в России есть противники гомосексуализма, а ведь это совсем не так. Даже в Скандинавии есть такое. Боитесь вы чернокожих или геев – это все тот же расизм.

 

По-вашему, убийство Пазолини было неизбежно, или его жизнь могла продолжиться?

 

К сожалению, это было практически неизбежно. Если бы я был Чефисом (предполагаемым заказчиком убийства, президентом нефтяной корпорации «Эни»), я бы его тоже убил. Потому, что Пазолини смешивал все планы. И, к сожалению, он был один. Его предала даже собственная семья. Может быть, я затрону эту тему в будущем. Пазолини чувствовал себя непонятым.  Он часто в последние месяцы просил у меня информацию, и я более-менее был в курсе того, чем он занимался. Я имею в виду книгу «Нефть». Я знал, что Пазолини писал книгу о Чефисе, но больше он ничего мне не рассказывал. Он сказал: «Ты бы ничего не понял», и все, что знал, Пазолини вложил в книгу. Он чувствовал, что у преступников много сообщников, в том числе со стороны левых. И знал, что сам он  был один. Пазолини пошел на встречу, осознавая, что может быть убит. Однако я уверен, что он хотел поговорить со своими убийцами, ведь они были ему как дети. Это были люди, которым он передал сценарий, он дал им слово в своих фильмах и книгах. Если бы не Пазолини, мы бы не знали об их существовании. Часто я видел, как он разговаривал с десятком молодых фашистов, которые хотели его побить, а спустя десять часов эти молодчики извинялись и уходили.

У Пазолини была особенная харизма, которая шла от его робости. Он заражал собеседника своей робостью. Это производило колоссальный эффект на кого угодно. У него были темные очки, он говорил тихо, и люди тоже затихали в его присутствии.

Он, безусловно, понимал, что может умереть. Видимо, надеялся, что с его смертью что-то всплывет наружу. Но этого не произошло, хотя преступники и совершили ошибку, не доведя дело до конца, поскольку это государственное преступление. И сеть, которая покрывает преступление, бесконечна.

Ваши фильмы, такие, как «Козни» или «Эвиленко» (по мотивам жизни серийного убийцы Чикатило – прим. ред.) находятся на грани документального и игрового кино. Как вам удается использовать две противоположные техники вместе?

Не знаю. Я делаю фильмы, которые похожи на меня. Я родился в атмосфере страсти к кино. Вся моя семья связана с кинематографом. Я начинал как актер – играл роль собаки – но актер из меня вышел ужасный. Потом я стал ассистентом Пазолини, а в восемнадцать лет впервые попробовал себя в журналистке. И здесь, в этом фильме, я тоже выступаю как журналист. Журналистом, наверное, и умру. Но также я чувствую страсть к кино, и этот «сплав» заставляет меня снимать такие странные фильмы. Я так их вижу. Может, это не очень популярный способ. Это происходит неосознанно. Я не из тех режиссеров, которые придумывают фильмы, сидя за столом. Меня должна захватывать идея, процесс. Фильм овладевает мной, и я работаю. Это все очень сложно, к тому же не слишком прибыльно – делать фильм, тратить на него три-четыре года. Так делать не надо. Это очень тяжело.

 

Вы также пробовали себя в литературе, режиссуре, даже в актерстве. Можно ли сказать, что вы последовали примеру Пазолини?

 

У меня шесть детей, их надо кормить, поэтому я и занимаюсь разными вещами. Это, на самом деле, вопрос поколений. Когда-то делать много вещей считалось здорово. Сейчас это почти запрещено. Успешные люди, как правило, занимаются чем-то одним. И все. Я умею делать что-либо и делаю это хорошо. Если ты делаешь много разных вещей, то что это за мегаломания? Люди должны знать тебя как профессионала в чем-то одном. Иначе кажется, что человек не может себя найти. Общество и жизнь сегодня стали более схематичными.

***

Давид Гриеко – итальянский режиссер, сценарист, журналист, писатель. Работал личным ассистентом Пьера Паоло Пазолини, был тесно знаком с маэстро. На кинофестивале RIFF представляет картину «Козни» о последних днях жизни и убийстве Пазолини.

 

Яна Ларина

Фото: Яна Ларина