Сергей Довлатов «Рассказчик за тысячи миль»

Родителей писателя, Доната Исааковича Мечика и Нору Сергеевну Довлатову, эвакуировали в Уфу, где 3 сентября 1941 года на свет появился, в будущем гениальный, литератор и журналист. Спустя три года, семья вернулась в Ленинград, после чего отец ушёл из семьи. Довлатов редко общался с отцом, в основном их общение состояло посредством записок.

В 1959 году писатель поступил на филологический факультет Ленинградского государственного университета имени Жданова. Обучение на кафедре финского языка давалось трудно и, спустя два с половиной года обучения, Довлатова отчисляют за неуспеваемость. В это же время он начинает дружить с молодыми и начинающими ленинградскими поэтами, в числе которых - Евгений Рейн, Анатолий Найманов, Иосиф Бродский.  

В 1962 году Сергей Донатович был призван на службу в советскую армию. Его служба проходила в системе охраны исправительно-трудовых лагерей на севере Коми АССР до 1965 года.

Демобилизовавшись, Довлатов возвращается в Ленинград и поступает на факультет журналистики ЛГУ, параллельно начинает работать в многотиражке Ленинградского кораблестроительного института и писать рассказы. В своих воспоминаниях Иосиф Бродский рассказывал о его возвращении так: «как Толстой из Крыма, со свитком рассказов и некоторой ошеломлённостью во взгляде».

Его литературная карьера стремительно развивается. В то время, в Ленинграде, В. Марамзиным, И. Ефимовым, Б. Вахтиным и другими, формируется группа писателей «Горожане», куда приглашают и Сергея Довлатова. Он всё больше увлекается литературой и на небольшой период времени становится личным секретарём писательницы Веры Пановой. В 1972 году писатель уезжает в Таллин, где для получения таллиннской прописки, несколько месяцев работает кочегаром в котельной, также сотрудничает с газетами «Советская Эстония» и «Вечерний Таллин» в качестве внештатного корреспондента. Через год его принимают на должность ответственного секретаря в еженедельную газету «Моряк Эстонии», выпускаемую эстонским морским пароходством. Написанная к тому моменту проза, не издавалась в советских журналах, а набор и вёрстка его первой книги «Пять углов» были изъяты и уничтожены по приказу КГБ Эстонской ССР. Литературная деятельность не всегда давалась легко. Кроме работы кочегаром в котельной, в его биографии есть упоминание о работе экскурсоводом в Пушкинском заповеднике под Псковом (Михайловское), но уже в 1976 он принимает решение вернуться в Ленинград.

В Ленинграде его принимают в штат журнала «Костёр», он активно сотрудничает с литературными журналами, его рецензии публикуют в журналах «Нева» и «Звезда». Его собственные произведения советские журналы категорически отвергают, но ему всё-таки удаётся опубликовать в журнале «Юность» рассказ под названием «Интервью», на производственную тему. В конце 60-х писатель начинает публиковаться в самиздате, но популярности это не приносит. На Западе в 1976 году некоторые из его рассказов публикуют эмигрантские журналы «Континент» и «Время и мы», но советские власти настроены категорично, и Довлатова исключают из Союза журналистов СССР. 

Постоянное преследование властей отражается на его работе. Довлатов всё реже пишет и увлекается алкоголем. 1978 год кардинально изменил жизнь Довлатова - он эмигрирует в Вену, а затем, переселяется в Нью-Йорк. Нью-Йорк покоряет его свободой, и он издаёт «лихую» эмигрантскую газету либеральной направленности - «Новый американец», два года занимая пост главного редактора.

С переездом в Нью-Йорк, литературная карьера поднимается на новый уровень, а его книги выпускают одну за одной. В 1978 году издают его «Невидимую книгу». Через два года, в 1980 в свет выходит "Соло на ундервуде. Записные книжки».

«Компромисс» в 1981году, в котором Довлатов описывает истории из своей журналистской практики во времена работы в качестве корреспондента «Советской Эстонии», а также рассказывает о работе редакции и жизни своих коллег-журналистов.

Из повести «Компромиcс»

«…Судьба Быковера довольно любопытна. Он был младшим сыном ревельского фабриканта. Окончил Кембридж. Затем буржуазная Эстония пала. Как прогрессивно мыслящий еврей, Фима был за революцию. Поступил в иностранный отдел республиканской газеты. (Пригодилось знание языков.) И вот ему дали ответственное поручение. Позвонить Димитрову в Болгарию. Заказать поздравление к юбилею Эстонской Советской Республики. Быковер позвонил в Софию. Трубку взял секретарь Димитрова. 

— Говорят с Таллинна, — заявил Быковер, оставаясь евреем при всей своей эрудиции. — Говорят с Таллинна, — произнес он. 

В ответ прозвучало: 

— "Дорогой товарищ Сталин! Свободолюбивый народ Болгарии приветствует вас. Позвольте от имени трудящихся рапортовать..." 

— Я не Сталин, — добродушно исправил Быковер, — я — Быковер. А звоню я то, что хорошо бы в смысле юбилея организовать коротенькое поздравление... Буквально пару слов... 

Через сорок минут Быковера арестовали. За кощунственное сопоставление. За глумление над святыней. За идиотизм…»

                                                             ***

«…Однажды Буш поздно ночью шел через Кадриорг. К нему подошли трое. Один из них мрачно выговорил: 

— Дай закурить. 

Как в этой ситуации поступает нормальный человек? Есть три варианта сравнительно разумного поведения. 

Невозмутимо и бесстрашно протянуть хулигану сигареты. 

Быстро пройти мимо, а еще лучше — стремительно убежать. 

И последнее, — нокаутировав того, кто ближе, срочно ретироваться. 

Буш избрал самый губительный, самый нестандартный вариант. В ответ на грубое требование Буш изысканно произнес: 

— Что значит — дай? Разве мы пили с вами на брудершафт?! 

Уж лучше бы он заговорил стихами. Его могли бы принять за опасного сумасшедшего. А так Буша до полусмерти избили. Наверное, хулиганов взбесило таинственное слово — "брудершафт". 

Теряя сознание, Буш шептал: 

— Ликуйте, смерды! Зрю на ваших лицах грубое торжество плоти!»

«Зона: Записки надзирателя» публикуют в 1982 году. Сегодня включена Министерством образования и науки России в список 100 книг, рекомендованных к самостоятельному прочтению школьниками.

Режиссеры Виктор Студенников и Михаил Григорьев в 1992 году экранизировали фрагмент произведения и на экраны вышел фильм «Комедия строгого режима».

Из повести «Зона: Записки надзирателя»

«…- Как-то Борис запел в гостях, и два фужера лопнули от резонанса. - Мне тоже случалось бить посуду в гостях, - реагировал капитан, - это нормально. Для этого вовсе не обязательно иметь сильный голос…»

«…К утру настроение портится. Особенно если спишь на холодных досках. Да ещё связанный телефонным проводом…»

1983-год, год выхода повестей «Заповедник» и «Наши». 

Из повести «Заповедник»

— Извините, могу я задать вопрос?

— Слушаю вас.

— Это дали?

— То есть?

— Я спрашиваю, это дали? — Тиролец увлек меня к распахнутому окну.

— В каком смысле?

— В прямом. Я хотел бы знать, это дали или не дали? Если не дали, так и скажите.

— Не понимаю.

Мужчина слегка покраснел и начал торопливо объяснять:

— У меня была открытка... Я — филокартист...

— Кто?

— Филокартист. Собираю открытки... Филос — любовь, картос...

— Ясно.

— У меня есть цветная открытка — "Псковские дали". И вот я оказался здесь. Мне хочется спросить — это дали?

Из повести «Наши»:

«…Есть в газетном деле одна закономерность. Стоит пропустить единственную букву — и конец. Обязательно выйдет либо непристойность, либо — хуже того — антисоветчина. (А бывает и то и другое вместе.) 

Взять, к примеру, заголовок: "Приказ главнокомандующего". 

"Главнокомандующий" — такое длинное слово, шестнадцать букв. Надо же пропустить именно букву "л". А так чаще всего и бывает. 

Или: "Коммунисты осуждают решения партии" (вместо — "обсуждают"). 

Или: "Большевистская каторга" (вместо — "когорта "). 

Как известно, в наших газетах только опечатки правдивы…» 

                                                     ***

«…Если что-то раздражало деда, он хмурил брови и низким голосом восклицал: 

— АБАНАМАТ! 

Это таинственное слово буквально парализовало окружающих. Внушало им мистический ужас. 

— АБАНАМАТ! — восклицал дед. И в доме наступала полнейшая тишина. 

Значения этого слова мать так и не уяснила. Я тоже долго не понимал, что это слово означает. А когда поступил в университет, то неожиданно догадался. Матери же объяснять не стал. Зачем?..»

                                                                 ***   

«…У моего еврейского деда было три сына. (Да не смутит вас эта обманчивая былинная нота.) Звали сыновей — Леопольд, Донат и Михаил. 

Младшему, Леопольду, как бы умышленно дали заморское имя. Словно в расчете на его космополитическую биографию. 

Имя Донат — неясного, балтийско-литовского происхождения. (Что соответствует неясному положению моего отца. В семьдесят два года он эмигрировал из России.) 

Носитель чисто православного имени, Михаил, скончался от туберкулеза в блокадном Ленинграде. 

Согласитесь, имя в значительной степени определяет характер и даже биографию человека. 

Анатолий почти всегда нахал и забияка. 

Борис — склонный к полноте холерик. 

Галина — крикливая и вульгарная склочница. 

Зоя — мать-одиночка. 

Алексей — слабохарактерный добряк. 

В имени Григорий я слышу ноту материального достатка. 

В имени Михаил — глухое предвестие ранней трагической смерти. (Вспомните Лермонтова, Кольцова, Булгакова...) 

И так далее…»

К середине 80-х, Довлатов, на волне читательского успеха. А престижный журнал «New-Yorker» печатает его рассказы, к тому моменту он становится вторым, после Владимира Набокова русским писателем, печатавшимся в этом журнале.

1985 год, повесть «Ремесло» в двух частях.

Из повести «Ремесло»:

«…Родина — это мы сами. Наши первые игрушки. Перешитые курточки старших братьев. Бутерброды, завернутые в газету. Девочки в строгих коричневых юбках. Мелочь из отцовского кармана. Экзамены, шпаргалки... Нелепые, ужасающие стихи... Мысли о самоубийстве... Стакан "Агдама" в подворотне... Армейская махорка... Дочка, варежки, рейтузы, подвернувшийся задник крошечного ботинка... Косо перечеркнутые строки... Рукописи, милиция, ОВИР... Все, что с нами было, — родина. И все, что было, — останется навсегда…»

1986 год, повести «Иностранка» и «Чемодан». 

Из повести «Иностранка»:

«…Маруся долго перелистывала русскую газету. Внимательно читала объявления. 

В Манхеттене открывались курсы дамских парикмахеров. Страховая компания набирала молодых честолюбивых агентов. Русскому ночному клубу требовались официантки, предпочтительно мужчины. Так и было напечатано — "официантки, предпочтительно мужчины". Все это было реально, но малопривлекательно. Кого-то стричь? Кого-то страховать? Кому-то подавать закуски?.. 

Попадались и такие объявления: 

"Хорошо устроенный джентльмен мечтает познакомиться с интеллигентной женщиной любого возраста. Желательно фото". 

Ниже примечание мелким шрифтом: "Только не из Харбина". 

Что значит — только не из Харбина, удивлялась Маруся, как это понимать? Чем ему досадил этот несчастный Харбин? А может быть, он сам как раз из Харбина? Может, весь Харбин его знает, как последнего жулика и афериста?.. 

Из повести «Чемодан»:

«…Двести лет назад историк Карамзин побывал во Франции. Русские эмигранты спросили его: 

— Что, в двух словах, происходит на родине? 

Карамзину и двух слов не понадобилось. 

— Воруют, — ответил Карамзин... 

Действительно, воруют. И с каждым годом все размашистей. 

С мясокомбината уносят говяжьи туши. С текстильной фабрики — пряжу. С завода киноаппаратуры — линзы. 

Тащат все — кафель, гипс, полиэтилен, электромоторы, болты, шурупы, радиолампы, нитки, стекла. 

Зачастую все это принимает метафизический характер. Я говорю о совершенно загадочном воровстве без какой-либо разумной цели. Такое, я уверен, бывает лишь в российском государстве. 

Я знал тонкого, благородного, образованного человека, который унес с предприятия ведро цементного раствора. В дороге раствор, естественно, затвердел. Похититель выбросил каменную глыбу неподалеку от своего дома. 

Другой мой приятель взломал агитпункт. Вынес избирательную урну. Притащил ее домой и успокоился. Третий мой знакомый украл огнетушитель. Четвертый унес из кабинета своего начальника бюст Поля Робсона. Пятый — афишную тумбу с улицы Шкапина. Шестой — пюпитр из клуба самодеятельности.

В 1990 году издаётся последняя книга Довлатова «Филиал».

Из книги «Филиал»:

       «…Вопрос количества тогда стоял довольно остро. Лет до тридцати я неизменно слышал:
      - Ты второй.
     Впоследствии, изумлённый, чуть не женился на девушке, у которой, по её заверениям, был третьим…»

Двенадцать лет в эмиграции позволили ему издать в общей сложности двенадцать книг. Все они выходили в США и Европе.

В СССР писатель продолжал быть под запретом, его знали немногие - в основном по самиздату и авторской передаче «Писатель у микрофона», выходившей в эфире радио «Свобода».

Писатель официально женат был дважды. От первого брака с Асей Пекуровской у него осталась дочь Мария. Двое детей — Екатерина и Николай — от второй жены, Елены Довлатовой. Дочь Александра (р. 1975 г.) — от гражданской жены, Тамары Зибуновой.

24 августа 1990 года в машине скорой помощи, по дороге в больницу, от сердечной недостаточности скончался один из лучших писателей двадцатого века, ему было всего 49 лет. 

Сергей Довлатов был похоронен на кладбище Mount Hebron Cemetery в Нью-Йорке.

Катерина Гольтцман