Владимир Набоков: под сенью бабочек

(«Другие берега») 

Он покинул родину с твердым намерением никогда больше не возвращаться. Просто потому, что свою Россию он всегда носил в себе самом. Владимир Набоков сам был Россией. Ему исполнилось 20 лет, когда тошнотворное пламя революции прогнало всю семью Набоковых за границу. Только навсегда уехав, он понял, частью какой великой истории он стал и начал с особым остервенением постигать русскую литературу и историю. 

Судьба погнала Владимира Набокова дальше, не только из России, но и из Европы прочь. Поселившись в Берлине, живя на заработки от преподавания уроков английского языка и тенниса, Владимир Набоков в 1925 году женится на Вере Евсееве Слоним, русской еврейке. Жизнь нищего русского эмигранта и его жены еврейки стала подвергаться серьезной опасности, чем ближе подступали 1940-годы в Германии. Сначала семья бежала во Францию, потом на лайнере, посланном американцами для спасения еврейских беженцев из фашисткой Европы, в США. 

Чем дальше Владимир Набоков убегал от России, тем глуше становилась его тоска по родине. Эмигранты, выброшенные за борт традиционного привычного уклада, редко удачно находили себе применение на чужбине. Отрекшись от русского языка, писатель издавал романы на английском языке, не пользовавшиеся популярностью до тех пор, пока на свет не появилась скандальная «Лолита». Главное, что она ему принесла - славу, известность, деньги и свободу. Свободу тосковать по безвозвратно утерянной России, по тем временам, когда был жив папа, убитый террористами в упор прямо в сердце, когда была жива горячо любимая мама, дарившая ему всю нежность материнской ласки, тосковать громко, во всеуслышание. 

О Владимире Набокове нельзя сказать, что он был из знатной, дворянской семьи. Это будет грубой и неприглядной ложью, стереотипным штампом, смывающим с лица сколько-нибудь значимый смысл и подлинное содержание. Род, продолжателем которого стал Владимир Набоков, был в высшей степени аристократичен. Его прабабушки и прадедушки с обеих сторон были министрами юстиции при Александре II, статскими советниками, богатейшими золотопромышленниками, московскими городскими главами, строили в своих имениях больницы, театры, школы, церкви на свои деньги, активно занимались благотворительностью, управляли домами для бездомных и сирот, работали не покладая рук, имея в своем роду несметные богатства, преумножаемые тяжелым ежедневным трудом. 

Сложно удержаться от того, чтобы не уделить внимания идеальной обстановке, в которой рос Владимир Набоков со своими братьями и сестрами. Богатейшая библиотека из английских, французских, русских книг, культ литературы, безупречное образование: домашнее обучение чтению, письму, нескольким языкам, поскольку в доме было принято, что интеллигентный человек должен быть полиглотом.  

«Заклинать и оживлять былое я научился Бог весть в какие ранние годы — еще тогда, когда в сущности никакого былого и не было. Эта страстная энергия памяти не лишена,  мне кажется, патологической подоплеки — уж чересчур ярко воспроизводятся в наполненном солнцем мозгу разноцветные стекла веранды, и гонг, зовущий к завтраку, и то, что всегда тронешь проходя — пружинистое круглое место в голубом сукне карточного столика, которое при нажатии большого пальца с приятной спазмой мгновенно выгоняет тайный ящичек, где лежат красные и зеленые фишки и какой-то ключик, отделенный навеки от всеми забытого, может быть и тогда уже не существовавшего замка»

«Другие берега» 

Американские друзья Владимира Набокова не понимали, почему он в 1959 году решил покинуть Америку, страну, давшую ему славу и богатство. А он вновь вернулся в Европу, потому что на этом же материке находится страна его детства, потому что так ближе к родине, чем с другого конца Нового света. Его жизнь всегда была полна трагическими переплетениями своего и чужого, родного и отталкивающего. Забывшая, но навсегда оставшаяся в сердце, родина, гостеприимная, но холодная чужбина. Сочинения на английском языке, но воспитание сына, родившегося в Америке, только на русском. Невзирая ни на какие слова в интервью иностранным газетам о том, что он принял верное решение об отъезде, где-то глубоко-глубоко он до самой смерти жалел об утраченном. 

—     А может быть мне не надо было уезжать?
—     Что вы говорите! Ведь не было бы ничего. Ни «Других берегов», ни вас, ничего бы не было. А теперь вот есть.

Из разговора Владимира Набокова с Беллой Ахмадулиной

Анна Иоки