Испытание Достоевским

                                                         От того, что ты своими и чужими 

страданиями, как конфетами, лакомишься…

(26 дней из жизни Достоевского)

Феноменальный успех Достоевского в России, прочно удерживающего позицию главного психолога русской литературы, смущающего умы читателей и лишающего многих из них спокойствия на долгие годы, заключается в основной, по его мнению, трагедии и идее русской ментальности – это мучительное страдание в сознании лучшего одновременно с осознанием невозможности этого «лучшего» достичь. Достоевский волнует, вскрывает душу человека до определенного возраста, и это нормальная реакция. Как прививка для всех, кто родился в нашей сложной, противоречивой стране, полной героев и характеров, с точностью переданных им. Однако случается, что эта прививка развивается в болезнь, заражая сознание человека и заставляя его «жить по Достоевскому», постоянно находясь в болезненной рефлексии, саморазрушении, осознании собственной посредственности и ничтожества, в болезненном перфекционизме по отношению к себе и другим. А также в снобизме по отношению к другим нациям, который неминуемо настигает русского человека, зараженного этим недугом. 

Парадоксально, но совокупность вышеперечисленных проблем внутреннего мира часто заставляет человека буквально наслаждаться своей фрустрацией, испытывать потребность в постоянном допинге страданий, сходиться с людьми, которые способствуют усугублению болезненных внутренних процессов. Подобно героям Федора Михайловича, которые смакуют свои страдания, практически наслаждаясь ими. Здесь обнажается комплекс русского рефлексирующего человека – внутренний диссонанс начинает казаться чем-то настолько родным и нормальным, что его отсутствие в других уже воспринимается как недостаток, а то и бездуховность. Утверждение «если душа болит, значит, она есть» превращается в девиз по жизни, странность поведения входит в моду и вот уже человеку за тридцать, за сорок, а он все так же пребывает в состоянии вечного подростка, главной целью которого становится не преодоление своих страстей и обретение духовной гармонии, а зацикленность на страданиях души и постоянная жажда их пополнения. Собственная деструктивность начинает казаться выделяющей его из толпы особенностью, страсти становятся наркотиком, то есть, кто относительно здоров и идет по иному пути развития духа, воспринимаются как нечто пресное, скучное и неинтересное, пустое.

Федор Михайлович, само собой, с детства занял в моем сердце лидирующую позицию непререкаемого авторитета, на многие годы определив систему взглядов на мир и человеческие отношения. Повзрослев, я инстинктивно отложила романы Достоевского подальше на некоторое время, понимая, что, здорового сознания на их постоянном анализе не построишь. В различии пути духа и пути души и заключается ключевой конфликт русской и восточной философии, у нас и официальное религиозное учение, и классическая литература построена именно на исследовании души, на якорях кнута и пряника, царя и подданного, Бога и раба его, преимущественно грешного. Достоевский – главное «солнце» русской идеи греховности, гениально воплотивший эту рабскую, пытающуюся перерасти в сверхчеловеческую суть души, вечно носящуюся со своими внутренними проблемами, страдающую, наслаждающуюся этим страданием и испытывающую презрение то к себе, то к миру, ибо в мире, как известно, мы видим обычно то, что доминирует в нас самих.

Если отключить эмоции и проанализировать Достоевского и его героев, то мы можем заметить удивительную закономерность: чем невыносимее для человека окружающий мир, чем больше проблем, несправедливости и грязи он в нем видит, тем очевиднее его внутренний надрыв и присутствие всего того набора раздражителей в собственном характере, которые так остро ранят его в других. И, что самое удивительное, потребность в этой деструкции перерастает в зависимость, по факту, в душевную болезнь, которая, в большинстве случаев, не диагностируется и не лечится. 

Здесь уместно было бы рассмотреть роман «Игрок», который был написан в переломный период жизни и творчества Федора Михайловича. В том смысле, что перед написанием романа Достоевский на себе испытывал весь ужас и все наслаждение зависимости от игры и женщин, требующих максимум от других и ничего от себя. В основе сюжета история глобальной страсти, которую, как огромную реку, питают маленькие ручейки. Рулетка – очень удачный символ любой пагубной тяги в целом. Будь то зависимость от истеричной, непоследовательной в своих мыслях и действиях хорошенькой женщины, которая хоть и маскируется под любовь, но по факту является обычной похотью, желанием обладать под маской возвышенных чувств и самопожертвования. Или, например, азарт к игре, которая может вознести тебя на вершину богатства сегодня, а завтра сбросить с пьедестала собственных амбиций и алчности, оставив ни с чем. И первое, и второе – разные лица одного дефекта, живущего в сознании человека.

Потребность в острых ощущениях, будь то унижающие человеческое достоинство отношения с женщиной, у которой «расстроены нервы» или существует неконтролируемое желание играть в казино, является признаком душевного нездоровья, которое, в свою очередь, часто сопутствует натурам творческим, талантливым. Ведь что такое настоящий талант, который для обладателя часто становится проклятием? Это обостренное ощущение всего происходящего вокруг: реальности, отношений, событий. Стремление передать все, что чувствуешь, через некую форму, будь то литература, живопись или музыка. Психическая нестабильность абсолютно нормальна для творца, пропускающего всё через себя, ведь только в этом случае достигается пронзительная точность, заставляющая зрителя плакать и смеяться вместе с автором, задумываться о проблемах, на которые обыватель в своей механической, наполненной материальными потребностями жизни, часто не обращает внимания. Но такой путь ищущей истины и опыта души, если он не трансформируется в путь мудрости и духа, способен закончится трагически. 

«Игрок» автобиографичен. Здесь и герой, практически списанный автором с себя, и Полина, прототипом которой являлась Апполинария Суслова, возлюбленная Достоевского, с которой у него были мучительные и противоречивые отношения. Женщина, главной потребностью которой были постоянные деструктивные эмоции, их непрекращающееся стимулирование в себе и других. Полина, Настасья Филипповна – все эти героини являются отражением характера избалованной родительскими деньгами, вседозволенностью и развратом, с точки зрения нравов того времени, Апполинарии. В «Игроке» Полина, замучив своими абсурдными поступками Алексея Ивановича, получив от него деньги, и, по факту, добившись своего, вдруг оказывается перед классической дилеммой барышни истерического склада характера. Ее проблема решена, но делает ли это ее счастливой? Конечно, нет. Ее страсть к острым ощущениям и жизни на пределе эмоций, накале чувств, является основным дефектом личности, который цепко держит сознание, подсадив его на наркотик. Как только доза закончилась, все наладилось, Полина, Настасья Филипповна, да что уж там, сама Апполинария Суслова, начинает испытывать глубочайший когнитивный диссонанс, не понимая, да и куда уж понимать ей, вырвавшейся из суровых рамок патриархата девушке девятнадцатого века, что ее несет в пропасть уже помимо ее воли. И в этих русских горках, рулетке и прочих аллегориях запущенного духовного развития мы можем явно угадать характеристику, метко подмеченную Александром Вертинским: «Разве можно от женщины требовать многого? Там где глупость божественна, ум – ничто».

Алексей, одержимый похожей болезнью саморазрушения и нездоровых жизненных ориентиров, получив от Полины сначала внезапную женскую благосклонность, а затем очередной припадок с швырянием денег в лицо, быстро переключается на новые поверхностные, гедонистические цели, забыв о своей возвышенной любви и готовности пойти на все ради любимой.

Полина компенсировала в нем потребность в страсти к игре, мучая его, играя с эмоциями, устраивая те самые горки с выбросом адреналина, которые так любят многие русские. Осознав свою настоящую страсть, получив вечный источник сильных, сотрясающих его до основания эмоций, герой теряет над собой контроль и попадает под влияние пустой, но расчетливой mademoiselle Blanche. Достоевский детально описывает ощущения, впечатления игрока в рулетку, его мысли, надежды, сомнения, попытки уговорить себя остановиться и постоянное фиаско разума, отдающегося во власть азартной игры. Рулетка была страстью Федора Михайловича, который, как его герои, находился в постоянном поиске источников острых ощущений, живя ими и страдая от них.

Создавая роман «Игрок», Федор Михайлович переживал заново все аспекты игры, отношений с Апполинарией, слабости собственной натуры, терзания, сомнения, облекая все это в повествование о пороках героев, рассказанное от первого лица. И именно во время написания романа судьба свела его с будущей женой, Анной Григорьевной Сниткиной, воплощавшей в себе, в отличие от его предыдущих увлечений, все самые благородные и самоотверженные черты русской женщины. Работая у Достоевского стенографисткой, Анна, оказавшись рядом со своим литературным кумиром, прониклась состраданием к вечно неприкаянному, нервному, больному, в постоянных долгах и заботах о своем семействе гению. И если Федор Михайлович, как герой русских сказок, до встречи со Сниткиной познавал человеческое зло, то встреча с ней была самым большим подарком судьбы после помилования, когда его, вместо казни, отправили на каторгу. Анна понимала, с каким великим гением имеет дело, она берегла его, как хрупкую вазу, защищая от всех невзгод жизни, прощая проигрыши в казино, слабости, нервный характер, была с ним рядом во время мучительных приступов эпилепсии. Она сумела вылечить его от страсти к рулетке, обеспечив максимальный комфорт, семейное счастье, чувство защищенности. А после его смерти посвятила себя формированию литературного наследия. И все же, не будь этих страданий, мучений и страстей, через которые Федору Михайловичу довелось пройти, не было бы и Достоевского, такого, каким мы его знаем. И пусть романы его не оставляют в душе покоя, обнажая, порой, самые ужасные стороны человеческой натуры, он остается для нас до боли родным, зарождая в новых поколениях читателей зерно знаменитой русской тоски и сострадания к ближнему, показывая нам, что, каким бы падшим в социальном смысле не был человек, душа его все равно заслуживает прощения.

Анна Брундза