Книга, после которой смотришь на мир по-другому Рубен Давид Гонсалес Гальего. Белое на черном

«Есть книги, изменяющие взгляд на мир, книги, после которых хочется умереть или жить по-другому», - пишет в своем первом литературном, автобиографическом произведении «Белое на черном» Гонсалес Гальего. Он пишет эти строки о книгах в целом, но они как нельзя лучше подходят и для его воспоминаний. «Белое на черном» - сильная, жестокая вещь, честно и открыто говорящая о тяготах и ужасах его и не только его жизни в детдомах и домах престарелых, где ждали смерти инвалиды Советского Союза. Именно эта честность и переворачивает, заставляет взглянуть на свою жизнь по-другому, понять, что имея руки и ноги можно всё и даже больше, а если нет – то надо быть героем или умереть.

«Я - герой. Быть героем легко. Если у тебя нет рук или ног - ты герой или покойник. Если у тебя нет родителей - надейся на свои руки и ноги. И будь героем.  Если у тебя нет ни рук, ни ног, а ты к тому же ухитрился появиться на свет сиротой, - все. Ты обречен быть героем до конца своих дней. Или сдохнуть. Я герой. У меня просто нет другого выхода.»

Судьба Рубена Давида Гонсалеса Гальего удивительна. Он родился в Москве в семье Ауроры Эспиранса Гальего, дочери Игнасио Гальего, генерального секретаря Компартии народов Испании, которого «благословил» сам Иосиф Сталин. В то время партия активно боролась с франкистами, а управление велось из Парижа. Аурора была старшей дочерью в многодетной семье партийного лидера и в середине 1960-х годов закончила колледж, но вышла оттуда чересчур вольнодумной, вследствие чего Игнасио Гальего принял решение отправить дочь в Москву, на «перевоспитание», к тому же из сердца России также велась борьба с режимом Франко в лице подруги и старшей соратницы, Почетного Президента партии Долорес Ибаррури.

Аурора приехала в Москву, поступила на филологический факультет МГУ и через некоторое время познакомилась со студентом экономического факультета, венесуэльцом, партизаном из Каракаса, сбежавшего от военного режима за океан. Страстный роман продолжился свадьбой в одной из знаменитых московских высоток, а затем открылось, что Аурора беременна, близнецами. 

Роды проходили в Кремлевской больнице, куда Игнасио Гальего «устроил» свою дочь. Но не было счастливых фотографий родителей с детьми – через десять дней после родов один из близнецов умер, а второму поставили страшный диагноз – ДЦП. Это был приговор для ребенка и шок для родителей.

Аурора провела год вместе с Рубеном в закрытом заведении, год, который она вспоминала как время затворничества, аутизма, абсолютной немоты и абсолютно неразрывной связи с мальчиком, которого она боялась спугнуть даже звуком. Она воспринимала мальчика как неотделимую часть, и даже в своих мыслях никак не называла ребенка. В это время отношения между отцом Ауроры и Советским Союзом были весьма напряженными, вызвать дочь в Париж Игнасио тоже не мог из-за политической обстановки, обострившихся отношений с франкистами, которые ради достижений своих целей были готовы пойти на переговоры с Кремлем. Аурора стала негласной заложницей Кремля.

Ситуация разрешилась неожиданно: в один из дней, когда мать Рубена уехала на Ленинские горы для сдачи экзамена, ее срочно вызвали в больницу, где показали агонизирующего малыша в реанимации, а через несколько дней позвонили в общежитие и сообщили, что он умер. Документов о рождении и смерти безутешная мать не получила, как и в первый раз. Отец Рубена сбежал. 

Было ли это устроено свыше? Возможно. Ведь не случайно мальчику дали такое «политизированное» испанское имя – Рубен: так звали первого сына Игнасио Гальего и сына Ибаррури, погибшего под Сталинградом.

С этого момента для Рубена начались долгие годы скитаний по больницам, детским домам и интернатам, которые он и описывает в книге «Белое на черном». Маленькие рассказы, маленькие истории из жизни несчастных с рождения детей, обреченных на боль и унижение. 

Каждая история – откровение. Для него – откровенный рассказ о своей жизни, о том аде, чтобы избавиться от него внутри себя; для нас, «нормальных», откровение, что такое может быть. Фразы, слова врезаются в память, прокручиваются и не могут забыться, настолько они кажутся ужасными, невероятными. Разум отказывается принять эту реальность и прокручивает множество раз одни и те же сюжеты, чтобы свыкнуться с ними. 

 «А тебя определят в общую палату для лежачих.  Там действительно дует. Я же сказала - зиму не переживешь. Дом-то старый.

     - А кошек у вас много?

     - Нет у нас никаких кошек.

     - Но я видел, как по коридору пробегала кошка.

     - Это не кошка, это крыса.

     - Как, крыса? Днем?

     - А что? И днем, и ночью.  Днем-то еще ничего, а ночью, когда они по коридору бегают, мы в своей комнате запираемся и выходить боимся. А они злющие, недавно одной лежачей бабушке уши отъели».

При чтении этой книги не верится, что речь идет о Советском Союзе, настолько другую жизнь описывают нам наши мамы и бабушки. Но была и другая, жестокая, беспощадная сторона режима, где больные и калеки доживали свой век в нечеловеческих условиях, а строка из песни «старикам везде у нас почет», никогда не проникали за стены казенных учреждений. Голод, оскорбления, унижения, близость к смерти и отношение к ней, как к чему-то обыденному – вот те реалии, в которых провел часть своей жизни Рубен Давид Гонсалес Гальего.

«Дедушка, бывший заключенный, во время очередной пьянки проломил костылем голову соседу по палате. Бабушка, заслуженный ветеран труда, повесилась в стенном шкафу. Женщина в инвалидной коляске съела горсть снотворных таблеток, чтобы навсегда покинуть этот правильный мир. Я выписываю в тетрадку неправильные английские глаголы.Все правильно. Я - не человек. Я не заслужил большего, не стал трактористом или ученым. Меня кормят из жалости. Все правильно. Так надо.

Правильно, правильно, правильно.»

Но Гонсалес Гальего пишет не только о плохом, но и о хорошем: о праздниках, о верных друзьях на всю жизнь, о шоколадной конфете, о банке тушенки, о трехногой собаке, любимице детдомовцев, о книгах, об Америке. Да, именно об Америке. И хотя детей учили ненавидеть оплот капиталистического режима, многие ее любили – за то, что там, как им говорили, нет инвалидов, потому что их убивают. И Рубен мечтал о смертельном уколе.

Именно Америка подарила ему радость бытия – возможность в первый раз выйти на улицу в электрической инвалидной коляске, сходить в ресторан, в магазин, наслаждаться свободой и солнцем. И об этом можно прочитать в его воспоминаниях, первые тексты которых появились в России: «Умирал, сердце сдавало окончательно. В доме отключили отопление, нормальной еды не хватало. Внезапно ночью по потолку комнаты поползли белые буквы. Закрыл глаза, буквы не исчезли. Из букв складывались слова. Наутро оставалось только записать их». Ему хотелось рассказать о том, что пережил, что видел, чтобы умереть с чистой совестью.

Но Рубену повезло – он не умер, а стал журналистом и писателем; два раза женился и у него две дочери-красавицы; в Праге встретил мать и решил остаться с ней; в Мюнхене ему собрали специальную электрическую инвалидную коляску; о нем сняли фильм и он, вместе с Ауророй, вернулся на историческую родину.

«Белое на черном» не из тех книг, что легко читаются, залпом. Она читается тяжело, с перерывами, чтобы перевести дух, обдумать, осмыслить и снова вернуться к чтению. Каждая фраза, каждое слово оседают в памяти, чтобы в следующий раз, когда мы, «ходячие» будем грешить на судьбу, говорить, что настала «черная полоса», воскреснуть в нашем мозгу и напомнить о том, что «черный - цвет борьбы и надежды. Цвет ночного неба, уверенный и четкий фон сновидений, временных пауз между белыми, бесконечно длинными дневными промежутками телесных немощей. Цвет мечты и сказки, цвет внутреннего мира закрытых век. Цвет свободы…».

Светлана Волкова