Про уродов и людей («Пиноккио», реж. Маттео Гарроне)

Мы заранее знаем, чем всё кончится. Грубый кусок дерева чудесным образом оживёт и станет настоящим человеком, – обыкновенная деревянная кукла превратится в мальчика.

Но чудеса здесь начнутся с самого начала. Вся будущая сказка со множеством превращений уже будет заключена в одном странном полене и нелепой фантазии одинокого старого плотника Джепетто о том, что у него родился сын по имени Пиноккио, и что этого сына он сделал своими руками. Хотя – такая ли уж это фантазия? В знаменитой на весь мир и многократно экранизированной сказке Карло Коллоди зазор между реальным и фантастическим так мал, что порой совершенно невозможно отличить одно от другого. Так что лучше принимать всё за чистую монету – также как Пиноккио, до последнего верящий в то, что из одной золотой монеты, посаженной в землю, может вырасти целое дерево.

При всей кажущейся простоте, сказка – один из самых сложных жанров для экранизации. Если зритель не поверит в происходящее на экране и не проникнется волшебством истории, значит все усилия создателей пошли прахом. Но режиссёр Маттео Гарроне – один из немногих в наше время, кто любит и умеет работать со сказкой. Поэтому нет ничего удивительного в том, что после прекрасных и жутких «Страшных сказок» (2015, в оригинале "Racconti dei Racconti") – адаптации барочного свода историй за авторством собирателя фольклора Джамбатиста Базиле он решил взяться за главную итальянскую сказку. И то, что российский зритель, выросший на «Золотом ключике» А.Н. Толстого, плохо знает сюжет Коллоди, идёт новой экранизации только на пользу.

По словам самого Гарроне, «Пиноккио» для него – проект мечты, и уже в шестилетнем возрасте он рисовал что-то вроде комикса-раскадровки к будущему фильму. Любопытно, как много из его детского творчества в итоге вошло в картину, и насколько сильно его видение изменилось с годами, но удивительным образом в «Пиноккио» выдержан сложнейший баланс между детским и взрослым, жестоким и сентиментальным. Гарроне очень строго и точно следует литературному тексту, но при этом как будто смотрит на детскую сказку взрослыми глазами. Этот угол зрения заставляет задуматься: а насколько детским был сам оригинальный текст Коллоди? Ведь назвать предназначенной для самых маленьких историю, в которой главного героя вешают на самодельной виселице или собираются заживо похоронить в гробу, язык не повернётся. Но пора уже вспомнить о том, что это деление условно, и представление о сказке как о чем-то исключительно детском в корне ошибочно. И детское – не значит милое и нежное. Лучшие киносказки последнего времени, вроде «Лабиринта Фавна» Гильермо дель Торо или «Голоса Монстра» Хуана Антонио Байоны только подтверждают это. Эту же забытую истину и доказывает Гарроне уже вторым своим фильмом, говоря в интервью, что книга Коллоди вообще-то не менее страшная, чем его фильм, и без жестоких деталей детям не объяснить устройство взрослого мира. И его не сильно интересует нравоучительная мораль первоисточника; гораздо больше они вместе с художником-постановщиком Димитри Капуани увлечены созданием на экране волшебного мира во всех его мельчайших подробностях.

И этот мир поражает воображение. Буквально в нескольких первых кадрах Гарроне уже даёт почувствовать его запах и фактуру; с самого начала от его «Пиноккио» веет чудесным духом Старой Италии. Сказочный мир фильма настолько осязаем и реален, что когда у деревянной куклы вдруг забьётся сердце, нельзя не ахнуть и не вздрогнуть от неожиданности, хоть и знаешь сюжет наперед. Действие намеренно растянуто и движется в особом неспешном сказочном ритме. А материальная конкретность и достоверность даже самых причудливых образов фильма приобретает при этом особую остроту – и это одно из главных достоинств картины. Подход Гарроне – полная противоположность диснеевскому методу, и не только по атмосфере и настроению. Его картина – штучный товар, и важнее всего в ней именно это ощущение уникальности и рукотворности. Даже там, где можно было обойтись одними компьютерными спецэффектами, он сочетает их с нанесенным вручную сложнейшим пластическим гримом (как, например, в лице и фигуре Пиноккио в исполнении Федерико Иелапи). Это решение приводит к действительно впечатляющим результатам и роднит «Пиноккио» с «Бесконечной историей» Вольфганга Петерсена, одним из лучших образцов жанра. А пугающих и вместе с тем обаятельных персонажей вроде огромного говорящего тунца после просмотра этой версии «Пиноккио» будет почти невозможно забыть.

Но и узнаваемым актёрам в этом мире находится место. Роберто Бениньи, когда-то потерпевший оглушительный провал со своей экранизацией «Пиноккио», оказывается идеальным Джепетто: трогательным, чудаковатым и неуклюжим большим ребёнком с душой нараспашку. Бениньи играет своего героя очень тонко, на полутонах, и кроме доли эксцентрики добавяет образу человеческой глубины, и даже, казалось бы, невозможный для сказки психологизм. В роли синеволосой и внезапно повзрослевшей Феи с Синими Волосами – звезда фильмов Франсуа Озона Марина Вакт в ореоле чарующей таинственности, в гротескных образах Кота и Лиса – известные итальянские актёры Рокко Папалео и Массимо Чеккерини, привносящие необходимую долю буффонады и кривляния. Кроме них, на экране появятся и Сверчок с огромной головой, и бабушка-улитка, и собаки-полицейские, и человекоподобная обезьяна в кресле судьи. В большинстве персонажей актёров опознать совершенно невозможно, так что можно сказать, что человеческое присутствие в «Пиноккио» сведено к сюжетному минимуму.

И у Гарроне в сказке Коллоди неожиданно проступают те смыслы и значения, которые раньше были не так заметны. Оказывается, вся эта история о том, где проходит та грань, что отделяет живое от неживого. И о том, что же, кроме строения тела, отличает человека от иных живых существ всевозможных форм и размеров. Каждый из персонажей, от сентиментального хозяина кукольного балагана Монджафуоко до жестокого школьного учителя так или иначе проиллюстрирует эту идею. А Пиноккио, постоянно умирающий и перерождающийся для новой жизни, побывавший в шкуре циркового Осла и в животе у огромной рыбы, сполна почувствует на себе всю неустойчивость и изменчивость большого мира, куда он так стремился попасть в начале. Из малолетнего манипулятора и патологического лжеца с задатками потенциального преступника он превратится в свою полную противоположность, пройдя в ускоренном режиме все стадии взросления и принятия себя и мира вокруг. Уже одно то, что об этой сказке можно говорить в таких «взрослых» терминах и смотреть на неё под разными углами, каждый раз открывая для себя что-то новое, делает её по-настоящему выдающейся и актуальной. А та сказочная страна, в которой невиновных сажают в тюрьму, и где многие живут обманом и насилием, оказывается подозрительна похожа на взрослый мир. Так что не стоит удивляться, если что-то в ней вдруг покажется знакомым.