Жизнь в роковом цвете. Спектакль «Русский рок» в Центре им. Вс. Мейерхольда

 

Молодой, но уже известный режиссер Дмитрий Мышкин принадлежит к поколению, которое застало года угасания, перевернувшей сознание нескольких генераций, музыки. Об этом перформанс «Русский рок». О тех, кто «варился» в мутном перестроечном котле двух десятилетий, на которые пришелся пик расцвета музыки бунта. О ее создателях, вдохновителях, исполнителях, чьи песни вошли навсегда в музыкальную сокровищницу страны. Среди них были свои гении с парадоксальным восприятием мира, были и принципиальные борцы за право жить, как чувствуешь, петь, о том, что рвется из души.

Это все о них, «чьи имена, как раны, на сердце запеклись» — Кормильцеве, Цое, Курехине, Башлачеве, Дягилевой, Летове, Науменко. О тех, кто и поныне герой русского рока, непредсказуемого, особенного, в котором даже в любви — как в бою с самим собой, с перипетиями жизни и несвободой от ее условностей. О Гребенщикове, Шевчуке, Мамонове, Адасинском.





В черном кубе зала нет стульев. Как на рок-концерте, публика стоит или сидит на полу, внимательно сопереживая героям, существующим в мучительных спазмах своих высказываний и песен. Объяснимого действия, как такового, в общем-то, нет. Есть ощущения автора спектакля от трудной правды русского рока, выраженные через осколки воспоминаний, обрывки фотографий, далеко не самые известные и популярные, но философски наполненные, песни рок- музыкантов.





Трое актеров (Ирина Михейшина, Даниил Романов, Никита Мальцев) через изощренные пластические этюды иллюстрируют цитаты, передают эмоции и рассказывают о том, как это было. Ведь может быть так, что совсем юные уже и не знают этой правды и не понимают, откуда и почему такие тексты. Кочегарка, милиция, уничтожение пленки с записями, водка, водка, водка. И не только. Для того, чтобы, пусть в игре, стать властью, надо снять с себя кожу-одежду донага. Чтобы остаться самим собой, не опрокинуть душу, надо сжевать-сберечь свои произведения, забраться с бутылкой куда повыше. Долго рассказывать о себе, о детстве, чтобы понять — отчего я такой? За что боролся, когда нельзя было говорить о том, о чем я пою? И почему мне по-прежнему больно, когда говорить уже можно?

Изнемогают актеры, устало сыпятся на пол зрители. Да, он такой, этот русский рок. Он не розовый, не всегда о бунте, но всегда о мировоззрении, о неровностях пути, непонимании и стремлении к справедливости. Философичен, труден. Дебри, а не стихи, рвань, а не музыка. Там тоже был свой мейнстрим, но даже он вписывался в в лучшие традиции андеграундной культуры.





Этот рок нередко рождался в котельных, где вместо стульев — березовые чурки. Такие чурбаки выносят в конце представления в зал. Каждый может присесть, выпить дешевого вина, оторвать кусок от одного на всех кирпичика хлеба. Почувствовать эпоху, о которой узнал, принять ее такой, какой увидел. Долго молчать, глядя, как из обрывков фотографий возникают знакомые лица музыкантов. Помянуть русский рок. Он был последним представителем российской самобытности перед тем, как она ушла, словно вода в песок, в безбрежие чуждой глобализации.