«Я стараюсь быть понятным». Интервью с художником Валерием Полуновским

В Санкт-Петербурге, в Театральной библиотеке, до 25 августа 2019 года проходит выставка «Картинки для театра» художника Валерия Полуновского, номинанта на «Золотую маску» за спектакль в МХТ им. Чехова «Васса Железнова».

На выставке можно увидеть эскизы декораций и костюмов к постановкам в России, Финляндии, Литве, Эстонии и Украине, а также неосуществлённые проекты. Мы встретились с Валерием Исааковичем и поговорили о сложностях и особенностях работы художника театра.

– Есть ли среди выставленных работ та, на которой вам хотелось бы остановить взгляд посетителей?

– Да, например, «Паяцы» Леонкавалло. Работа сделана давно и заведомо в стол, но для меня принципиальна. Она находится несколько в стороне от нынешних тенденций в музыкальном театре. И мне бы хотелось когда-нибудь к ней вернуться.

– Почему происходит так, что некоторые работы не осуществляются?

– Во-первых, есть работы просто сделанные «лабораторно». Они спровоцированы интересом к конкретной драматургии, желанием пообщаться с ней без «посредников». Художнику крайне редко доводится выбирать материал, обычно его приглашают, когда пьеса принята к производству… А если ты мечтаешь о какой-либо пьесе или опере, и никто рядом твои мечты не разделяет? Для этого и есть «лаборатория художника».

Во-вторых, бывает, спектакль должен состояться: есть конкретный театр, есть конкретные договорённости, иногда даже макет декораций сдан, а премьеры не случается… Делали мы с Львом Эренбургом в Малом драматическом пьесу Макдонаха «Сиротливый запад». Начиная работу, обычно чувствуешь: есть шанс на отличный спектакль или… Мне кажется, я редко ошибаюсь в этих предчувствиях. Тогда мне казалось: всё должно сойтись. Драматургия ложилась на этого режиссёра идеально, распределение великолепно, возможности театра грандиозны. И очень помог Лев Абрамович Додин! Он бывал в тех краях, на западе Ирландии, увлекшись, рассказывал о галечном побережье и сам предложил засыпать сцену галькой. Вполне в традициях Малого драматического театра! На практике это значило, что пятитонный грузовик надо пригонять в театр, разгружать его, потом убирать – невероятные вещи. Глаза завпоста (заведующего постановочной частью театра), присутствовавшего при разговоре, заметно округлились, но он смиренно пожал плечами и сказал: «Ну… привезём». Ну, а нам с Эренбургом только позволь… Макет был разработан. Ну а потом не заладился репетиционный процесс, и спектакль не состоялся. Очень жаль! И знаю, что жаль не только мне.

Есть и третья ситуация. Эта практика в России редка, а для европейского театра в ней ничего необычного нет. Режиссер выбирает пьесу, пишет некую экспликацию, сопровождает ее предварительными эскизами и предлагает театру. А дальше уже на усмотрение театра. Бывает, эскизы потом просто уходят в папку.

– Театр – командное дело. Но простой зритель часто склонен оценивать игру актёров, режиссуру. Не обижает ли художника, что его работа остаётся как бы в стороне? 

– Нет. Такого чувства не возникает никогда. Да и как же в стороне, все на виду! А то, что зритель порой не замечает декораций — и слава богу! Вот если спектакль плохой, ему скучно - он начинает декорации разглядывать. А плохо или хорошо я сработал, я понимаю сам. Бывает, иногда испытываю сожаление, когда вижу, что возможности предложенной художником системы оказываются недовостребованы. И очень ценю режиссёров, умеющих разглядеть в декорации больше возможностей, чем я в ней их предполагал.

– А часто ли бывает, что эскиз кардинально отличается от конечного результата? 

– Похвастаюсь: я в последнее время часто радуюсь, узнавая на сцене нарисованный в эскизах спектакль. Так бывало не всегда. Конечно, такое приходит с опытом, и мысли, и рисование для театра становятся объективнее, точнее.

– Вы много внимания уделяете костюму. А как относитесь к появлению голых актёров на сцене?

– Я не ханжа, ничего криминального в этом не вижу. И уверен, много людей отвечало так до меня: если уместно – на здоровье. Мне понятен и близок пафос моего товарища Льва Эренбурга, несколько перефразировавшего Станиславского: «…можно показать жизнь человеческого духа через жизнь человеческого тела…». Но, честно говоря, сначала я думал, вы зададите другой вопрос: про то, почему сейчас всех рядят в пиджаки, всё осовременивают.

– А как вы относитесь к этому? Это же мировая тенденция.

– Это ужасно. Это просто стало формальной модой. Когда 50 лет назад у Пазолини в конце фильма царь Эдип появился на улицах современного Рима в пальто – это было блистательно! Когда у Любимова мы узнаем в Гамлете, одетом в свитер, современника – это великолепно. Но когда творческий процесс начинается с вопроса: «куда будем переносить?» – это ужасно.

Дело порой доходит до невероятных глупостей. Думаете, всегда переносят героев в наше время? Мои студенты делятся со мной своим опытом (и негативным тоже) — с одним из них обсуждается постановка мюзикла Джерри Бока «Скрипач на крыше». Украина, еврейское местечко и т. д. И вдруг я слышу — режиссер решил перенести место и время действия. Куда? В Древнюю Иудею! Уже свирепея, спрашиваю, а русский парень Федька (есть в мюзикле такой персонаж) кем будет в Древней Иудее? Солдатом-римлянином!

Все же конкретное время обусловливает и поведение человека, мотивы его поступков. И несоответствие этого часто выглядит просто глупо.

– Насколько вы свободны в своём творчестве? 

– По-разному. Я часто работаю с Небольшим драматическим театром. Но ни о какой свободе нет и речи. Этот театр — сторонник этюдного метода: люди строят спектакль, художник изначально не приглашается. А потом мне звонят и говорят: «Приходи, посмотри, у нас тут прогон». Я прихожу, смотрю прогон спектакля. Так как актёры уже всё придумали, отступиться от умозрительной конструкции, возникшей у них в головах, уже не могут. Мне приходится, вертясь ужом на сковородке, в эту конструкцию вписываться. Но всё искупается большим талантом режиссёра и актёров, поэтому верчусь не без удовольствия. Быть полностью свободным в театре сложно, в одиночку спектакль не сделаешь.

– Судя по некоторым работам на выставке, вы добавляете проекции в спектакль?

– Это я часто делаю не по своей воле. И редки случаи, когда использование видеопроекции в спектакле меня устраивает. Это тоже сегодняшняя мода — втыкать видео куда ни попадя. Надо понимать, что добиться органичного синтеза кинокартинки и живого актера очень сложно. Лучшие примеры работы с проекцией и у коллег, и в моей практике - это видео, создающее некий визуальный шум, живую фактуру, действующую на зрителя уже подсознательно.

– Искусство, на ваш взгляд, должно быть понятно всем? То есть, делятся ли произведения на объективно хорошие и неудавшиеся?

– Здесь два вопроса, ответ на второй — конечно, да! А вопрос про понятное искусство очень серьёзный и ответить на него экспромтом — трудно. Я преподаю, поэтому мне приходится со студентами говорить об этом. Иногда прихожу к такому заключению: тот, кому есть, что сказать, хочет быть понятым и, следовательно, понятным. Я, прямо скажем, не очень люблю какие-то ребусы в театре. Как правило, за ними ничего нет, там и разгадывать-то нечего. Поэтому я стараюсь быть понятным. Однако бывают задачи, которые простого решения не предполагают.

Театральная библиотека (г. Санкт-Петербург, ул. Зодчего Росси, д.2) работает по будням. Вход свободный.

Маргарита Алеева и Мария Баратели