Евгений Дятлов о пути к себе и к свободе

В учебниках по драматургии можно встретить термин character arc, что в переводе на русский язык означает «дуга персонажа». Это тот путь, который преодолевает кино- или театральный герой на протяжении своей истории, его личностная эволюция. Меняющиеся внешние факторы, познание самого себя – в это путешествие персонаж увлекает и зрителя. Зрителю певца и актера Евгения Дятлова повезло. Кино, музыка, театр, телешоу – вечный экспериментатор, ищущий и пытающийся понять себя. Игра на скрипке и увлечение боксом, литературное творчество и рисование, сочинение музыки и участие в соревнованиях по стрельбе. В его жизни красные дорожки чередуются с дорожками полигона, поэтические чтения – с научными дискурсами, съемки в кино – с музыкальными гастролями. Из противоречий рождается гармония, которую зрители артиста наблюдают на сцене и в кадре. Каков он, путь Евгения Дятлова, как изменился его персонаж на пути от ребенка к взрослому, от Сганареля к Дон Жуану? Расскажет сайту dailyculture.ru сам певец, актер, заслуженный артист России Евгений Дятлов.

Евгений, столько увлечений с юных лет, что это – желание успеть попробовать как можно больше? Неужели Вы думали о скоротечности времени еще тогда, когда его течение кажется бесконечным?

Нет, конечно. В юные годы я был без царя в голове. Как мы строим планы на будущее? Только ориентируясь на общие понятия, примеры. Мне это изначально казалось очень скучным. Ведь обозначив план, ты его уже практически пережил. Гораздо интереснее неопределенность, спонтанность – эге-гей, что же будет дальше?! По молодости это было ведущей темой.

А сейчас это осталось?

Сейчас этого нет, сейчас наоборот. Если я ничего не планирую, то ничего и не хочу. Хочу только лежать и смотреть, как, образно говоря, с моего дна поднимаются на поверхность пузырьки. Смотреть на них, радоваться и любоваться – такое вот состояние. Планирование – это всегда движение. И оно у меня, конечно, не хаотичное или спонтанное, а четко выверенное. Благодаря этому планированию, я могу иногда отдыхать и смотреть на свои пузырьки.

Нет ощущения нехватки этой самой спонтанности в жизни?

Нет, потому что спонтанности нет в принципе. Это иллюзия рождается еще в детстве. Дети думают, что они свободны. На самом деле, за ними ухаживают, их направляют, за них все решают. Со временем иллюзия, что мир дан тебе как спонтанное проявление твоей радости и отражение этой радости во вне, заканчивается. Потом ты должен суметь стать для себя одновременно и родителем, и ребенком. Только моему ребенку и остается, что наблюдать за пузырьками. Потом он уступает место взрослому и тот мчится по запланированным делам.

Все же в Вашей биографии много спонтанных поступков: резкие смены деятельности, уход из театра и т.д. Сложилось ощущение, что как только Вам переставало хватать движения, появлялось ощущение какого-то «застоя», то Вы решались на кардинальные перемены. И вряд ли они были запланированы.

Да, так и есть. Этот застой – это когда ничего не достается ни ребенку, ни взрослому. Каждый из них в тот момент жил внутри меня «с серединки на половинку». Ребенок боялся наслаждаться жизнью, а у взрослого не было возможности планировать, так как впереди ничего не было.

Ведь это были периоды исключительно внутренних переживаний, личного кризиса, внешне всё казалось благополучным?

Это был мой личный застой. Хотя, следует отметить, что часто такие личные кризисы переходят в коллективные. Когда все члены какого-то объединения вместе упираются в тупик, надеясь, что сверху им кто-то поможет. Сейчас много таких театральных коллективов. Смотришь на них и понимаешь, если они что-то с собой не сделают, они просто скиснут, исчезнут. Начальство выживет, а труппа – нет. Мне нужно движение, чтобы мой взрослый побежал, а мой ребенок получил право быть защищенным, валяя при этом дурака и делая, что ему заблагорассудится. Никому не нанося при этом вред, конечно.

Менять что-то в жизни всегда страшно, стабильность засасывает человека. Что помогало решиться?

Здесь элемент борьбы. Не будет такого, что ты хоть в чем-то, но не поборешься. Возможно, ты проиграешь, но попробовать надо. Я говорю именно о жизни, самой жизни, опуская все социальные аспекты. Ты родился и у тебя отмерян век – твой личный путь. Как в кино: в тумане загорается прожектор, освещается дорожка и по ней начинает свой путь человек. И он даже не идет, он пробивается. У человека должно быть желание борьбы, иначе, найдя теплое, уютное местечко, но в котором нет развития, он начнет в нем тухнуть. Менять что-то страшно, страшно и в двадцать лет, и в тридцать, и особенно, в пятьдесят. Мое чутье мне подсказывало, что делать это нужно как можно раньше, и я делал. В тот момент, когда меня начинал охватывать животный ужас, что в моей жизни и дальше все будет так, как сейчас – я вставал и уходил. Причем, уходил в те моменты, когда вокруг были прекрасные люди, прекрасные идеи. Но для меня застой, для меня болото. Кто-то мог не понимать, чего ему не хватает, кого он из себя возомнил, но кто же поймет твой путь? Говорю, вокруг туман, только ты и твоя высвеченная дорога.

В одном из своих интервью Вы сказали, что попасть в театральный институт, да и вообще в эту профессию – это все равно, что попасть в лабораторию для изучения человеческой психики и его физических кондиций. Каких результатов исследований удалось Вам достигнуть в этой «лаборатории», сыграв и прожив уже столько историй, стольких персонажей?

Проще всего говорить о физических кондициях. Когда мы читаем пьесу, за исключением ярко прописанных характеров, персонажей мы воспринимаем, как вечно молодых. Гамлет, Клавдий, даже Полоний – мы не видим их толстыми, обрюзгшими, кашляющими. Читатель видит конфликт, заключенный в персонажа, живой, упругий конфликт. Мы не позволяем герою быть дряхлым и распущенным. Как в античных статуях – лишь мощь, сила, благородство. Этим их наделяли скульпторы, а теперь мы наделяем литературных героев.  Этот образ вечен. Поэтому, как мне кажется, когда актер начинает читать данные произведения, начинает знакомиться с мировой культурой, заключенной в драматургию, он становиться частью этого. Для него теперь важно следить за своей формой, изучать свои физические кондиции, ведь ему предстоит воплощать нетленные образы мировой драматургии.

А нет перекоса и в театре, и в кино в сторону важности фактуры? Когда вопрос таланта и способностей остается второстепенным, уступая место физике.

Мне кажется, это в основном сериальные моменты. Хотя, если подумать, в театре вопросы амплуа тоже важны. Когда говорят, что Кормилица хочет сыграть Джульетту – это же катастрофа. Для актрисы, играющей Кормилицу, конечно. Фактурная тема – это, на самом деле, очень трагичная история для исполнителей. Знавал я нескольких таких девушек: снаружи они были бой-бабами, которые коня на скаку остановят и в горящую избу войдут, а их внутренняя организация была очень нежной и романтичной. Понятно, что чувствовали они тоньше, чем хрупкие девушки, за хрупкостью которых могло больше ничего и не быть. Но именно за нее воображение зрителя и цепляется, и тут ничего не поделаешь.

А Ваше внутреннее ощущение себя совпадает с Вашей фактурой, с Вашим амплуа?

Раньше я уверенно говорил, что нет, сейчас уже улеглось. Мне был интересен больше Сганарель, чем Дон Жуан, в нем казалось больше душевной проблематики. В Дон Жуане на первый план выходит гендерная позиция, которая входит в конфликт с обществом, то есть мужская природа, не растворившаяся в общественных оценках. Ведь нам все время навязывают –  ты мужчина – ты должен всех защитить, врага остановить, все перекопать, все деревья посадить. Только мужская природа она гораздо более сложная, в ней много колдовства, которое нужно загонять в рамки. Иначе ой-ей-ей! А созданные образы – это только часть природы, которую «причесали», обуздали и загнали в стойло, как дикого коня. Отсюда наше общее представление о настоящем мужчине – под седлом, в узде, берущий все призы супер-скакун. Апогеем этого конфликта между общественным мнением и мужской природой и был, на мой взгляд, Дон Жуан. Сганарель – тоже мужчина, но в нем так много проблематики «маленького человека», не желающего со всем этим мириться. Ведь он чувствовал гораздо больше чем Дон Жуан: и боль, и слабость, и нюансы этого мира. В нем было желание повлиять на эту необузданную силу, воззвать ее к чему-то светлому. И до определенного возраста мне это было ближе.

Что изменилось потом?

Сганарель – человек, находящийся на службе у Дон Жуана. Он себе не хозяин, у него нет возможности быть собой. Моя «сганареливщина» проявлялась в желании раствориться. Приходя в театр, а это, в первую очередь, коллектив, у человека появляется большой соблазн размазаться. И этим невольно пользуются сами руководители. Если они создали очень классную команду, то её участникам они со временем начинают транслировать – тебе уже достаточно того, что ты часть чего-то большого и прекрасного. Эта власть ни в коем случае не деспотическая. Руководитель не давит, не угрожает, просто дает понять, что твоя собственная мечта будет всегда меньше, чем общая, коллективная. Смириться с такой иерархией ценностей для меня оказалось очень сложным.

То есть уход из театра, побег от навязанных амплуа – это желание свободы? Получается, что и в жизни, и в творчестве Вы не командный игрок?

Нет, не командный, я даже виды спорта люблю индивидуальные. Для меня это условие свободы. Я отказался от всего, что меня сковывало. Сейчас я в полной мере не принадлежу ни театру, ни кинематографу. Я не завишу от чьих-то условий, моя деятельность сейчас подчиняется только правилам, которые внутри меня. Благодаря этому я остаюсь свободным. Да, я вхожу в проекты, полностью им подчиняюсь, выкладываюсь, получаю огромное удовольствие от слаженной работы, общей идеи. Однако я знаю, что на этом корабле я проплыву из пункта А в пункт Б, а потом сойду. Мне не надо ждать у телефона, во мне нет страха, что не позвонят, забудут, не пригласят. У меня есть моя музыкальная деятельность, концерты. Даже если я по каким-то причинам не смогу и этим заниматься, я найду себя в чем-то другом. Почувствовав эту свободу в себе, я перестал быть Сганарелем.

Теперь есть свобода, что же дальше?

А дальше двигаться вперед. Вот говорят, многие знания – многие печали. А мне думается, многие «недознания» порождают печали. Радость дарят открытия. Вот и нужно к этим радостям двигаться, постигая себя.

С артистом беседовала Елена Кавлак