Выход в пустоту («Необратимость. Полная инверсия», реж. Гаспар Ноэ)

Рассказывают, что в далеком 2002-м тех, кто не мог выйти из зала сам, просто выносили, а некоторым даже давали кислород. Из 2021-го (магия цифр? инверсия?) в это поверить сложно, но цифру в 250 ушедших с премьерного показа зрителей время так легко из памяти не сотрёт. Однако что может быть лучшей рекламой фильма в XXI веке, чем 20 человек, во время сеанса в Каннах просто потерявших сознание?

Время разрушает всё. Можно ли вставить здесь какое-нибудь «кроме»? 

За неполные 20 лет, прошедшие с момента первого зрительского шока, Гаспар Ноэ успел наснимать чертову кучу рекламных роликов и короткометражек, показать на экране блуждания покинувшей тело души, трёхмерно кончить прямо в лицо зрителю, снять фильм-вечеринку и не раз шарахнуть по нашим одурманенным глазам стробоскопом. Но даже вспышки стробоскопа – как высшая точка киноэпатажа – уже успели немного приесться, забронзоветь и стать чем-то вроде хорошо узнаваемого бренда. А Ноэ из провокатора и скандалиста – сделаться любимцем тех же Канн и обрести свой, пусть узкий, но уверенный культ. Так что по-своему время и здесь победило.

Поэтому остаётся только одно, последнее средство – инверсия инверсии. Что может быть радикальнее, чем снова изменить ход уже однажды поломанного времени, которое теперь потечёт как надо? Стробоскоп легко может отменить – зачеркнуто – заново утвердить Смерть. Неважно, на специальном подарочном издании Blu-Ray (первоначально новый монтаж не должен был пойти дальше) или же на экране кинотеатра. Суть неизменна. Каждая сцена как удар под дых. Перед каждым следующим затемнением вращающийся кадр опять кружится как заевшая пластинка, а затем вновь вспыхивает перед глазами. Жестокость всё также правит бал, и пусть это начало конца, а не конец начала, но убит снова будет не тот и не тем, и мир улиц всё также отвратительно непригляден. Потому что под луной ничего не ново, но при этом кое-что всё же меняется.

В 2002-м все попрекали Ноэ нолановским «Помни». Пересобранная «Необратимость» увидела свет на фестивале в Венеции почти за год до «Довода», от сравнения с которым хочется демонстративно уклониться. Зачем пересказывать всем известные истины и ворошить прошлое? Есть только здесь и сейчас, но ещё иллюзия выбора. Если герой Касселя послушал бы героя Дюпонтеля, ничего бы не было. А если бы не напился, не нюхнул кокаина и не отпустил бы героиню Белуччи домой одну? Сам Ноэ в ответ на это просто говорит, что, мол пока писал сценарий, слышал что-то о пьесе Пинтера с такой же структурой, а прямо перед началом съемок увидел её экранизацию, и так вот там сцены тоже были расположены от конца к началу.

Насилие порождает насилие. Когда фильм двигался в обратном порядке, ещё можно было гадать о том, что «а могло бы быть иначе». Сейчас каждая следующая сцена в чём-то выглядит даже страшнее, чем раньше, потому что вот причина, а вот сразу и следствие. Логические сюжетные связки восстановлены, но тебя всё равно засасывает сюда как в воронку. И только на титрах всё вроде бы встанет на свои места (причём наглядно – в финале их шрифт выравнивается).

Пусть Алекс в самом начале снова лежит на идиллически зелёной лужайке и читает свою книжку про время. Пусть ей опять приснится тот самый кошмарный сон про красный тоннель. Пусть Маркус надкусит яблоко, и человеческое лицо ещё раз станет месивом под ударами огнетушителя. Зритель, пусть даже вооруженный тайным знанием и однажды уже видевший это кино, всё равно не сможет ничего сделать, пока один уличный мудак-извращенец на статичном девятиминутном плане будет методично насиловать одну из самых красивых женщин в мире, зажимая ей рот, а потом станет бить ногами в живот, в котором – мы знаем – уже ждёт своего часа пока нерождённый ребёнок.

Зачем такое показывать? Зачем в течение полутора часов проводить подробную экскурсию по всем закоулкам ада? Затем, что во вселенной Ноэ нет морали, нет нравственности и неразличимы понятия добра и зла. Потому что время не знает сослагательного наклонения, подставить: «жалости, сострадания, милосердия». Правда «Необратимости» предельно проста, вульгарна, даже груба; герои на первом, втором и третьем планах здесь не более чем лишённые имен корчащиеся абстрактные тела на картинах Фрэнсиса Бэкона (неслучайно иногда напрашиваются параллели с «Последним танго в Париже»). Хотя от режиссёра, который в числе своих любимых фильмов называет «Иди и смотри» Элема Климова, странно было бы ждать чего-то другого. Это не философский трактат, это манифест расширенного сознания. Такой же как раздвоившийся тоннель: может быть прочитан по-разному.

Вездесущее время, рок, фатум, главный (анти)герой «Необратимости» расставляет всё заново. В 2002-м казалось, что в фокусе здесь Маркус и считалось, что это история об отмщении. В 2021-м кажется, что ничего бы не было без Алекс и что она – единственная, от кого хоть что-то зависит, а два до глупости влюблённых в неё мужчины только всё портят. Кажется, что в новом монтаже по-новому значима каждая мелочь и важна каждая деталь, от постера «Космической Одиссеи» Кубрика (где, как мы помним, тоже был свой десятиминутный галюциногенный тоннель) на стене до нежных и теплых перепадов жёлтого и красного одним счастливым утром в квартире.

А может быть, это не так, и самое важное – всё тот же монолог странного, безымянного и толстого голого человека, с которого девятнадцать лет назад всё только начиналось. Но теперь обе правды имеют право на существование. Женское уравновешивает мужское, новая этика – старую, философские максимы встают в один ряд с незамеченными ранее мелочами, а казавшиеся когда-то безжалостными фатализм и нигилизм просто обесцениваются. Всё дело здесь – в зрительской оптике. 

Можно ли перемонтировать старый фильм так, чтобы он зазвучал по-новому, почти ничего в нём не поменяв? Ответ утвердительный. Можно ли сделать так, чтобы низкочастотный шум в кадре звучал также мощно как музыка Малера и Бетховена? Снова кивок. Будет ли в истории кино другой такой же пример? Ничто не вечно или будущее предопределено, но всё же хоть что-то от нас зависит?

Кажется, от «время разрушает всё» до «время обнажает всё» – каких-то полшага.

А какая пропасть.

«Необратимость. Полная инверсия» – в кино с 18 февраля.

Иван Цуркан